Дмитрий Ланев - Гражданская ответственность

– Ничего больше нет… у ветерана – выл он, постепенно повышая голос.

– Да постираю я вам шапку! Лучше новой будет! – не выдержала Настя. Она закончила набирать воду и отнесла чайник к плите, перешагнув по пути через грязный зловонный ком на полу, который собиралась постирать.

Павел ожидал, что она нагнется и поднимет испорченную вещь, но Настя зажгла огонь, бухнула на плиту чайник, и осталась около него, повернувшись спиной и к Валентину Петровичу, и к Павлу.

В коридоре зацокали по полу коготки, и в кухню вбежала рыжая настина такса. Она деловито понюхала шапку на полу и засеменила к хозяйке, оставляя за собой мокрые следы. Неудачную попытку Валентина Петровича пнуть ее ногой она оставила без внимания.

– Да иди ты со своей стиркой, б…! – старик поперхнулся матерным словом, и заорал еще громче.

– Лучше за собой и своим хреном волосатым приберись!

– Где? Где прибраться? – Настя резво повернулась и вытаращила глаза.

– Да в ванной, всю испоганили. Хоть бы людей постеснялись! – Валентин Петрович ткнул пальцем в сторону Павла.

Павел пожал плечами и скривил губы: он и так ощущал себя единственным носителем разума в этой квартире, но таким явным признанием брезговал.

– Что в ванной? Чем я вас «достала»? Все время пальцем тычете.

– А то, что волосы твоего придурка там везде.

– Какие волосы! Что вы несете!?

– И это, как там у вас, у баб, с крылышками в ведре! Вонь на всю квартиру. Вонь! Вонь!

Настя не нашлась, чем ответить, и снова отвернулась, вся пунцовая.

А Валентин Петрович не унимался. Его, вероятно, «понесло», как когда-то, при внезапных ночных допросах, которые – не нужно умалять этот факт, были мучительны не только для заключенных, но и для самих следователей.

– Да я таких, как ты, на столе расстилал и пользовал в свое удовольствие… – кричал он, и крик разносился по кухне, коридору и терялся, глох в разорванных складках отставших от стен обоев.

Павел с неудовольствием заметил, что глаза старика наливаются кровью. Это было признаком бессонницы на пару недель, длительного ночного отхаркиванья, хватания за рукав и насильного усаживания к столу, к разговору о том далеком прошлом, которое для Павла было первой, а для Валентина Петровича последней страницей истории.

Валентин Петрович замолчал, чтобы перевести дыхание. Он широко раскрывал рот, выставив вперед плохо выбритый подбородок, и смотрел на Настю, на ее немного сутулую спину в пестром халате, как рассвирепевший бульдог. На миг установилась тишина, которую нарушили шаркающие шаги по коридору.

Это был гость Насти – длинный худой парень, возникший за спиной Валентина Петровича бесшумно, как привидение. Он попытался проскользнуть мимо старика, но был остановлен его сухой, но еще крепкой рукой.

– Куда прешь, подлец!

– Что? – спросил парень, остановившись и прижавшись спиной к дверному косяку.

Одет он был в джинсы и серую футболку поверх ремня. Павел, испытывавший почти научный интерес ко всем новым посетителям Насти, при взгляде на его тощую фигуру ощутил тошноту, как будто вошел в загаженный подъезд.

Валентин Петрович медленно повернул голову и всмотрелся в лицо парня своими серыми, мутными от старости глазами. Смотреть ему пришлось снизу вверх, но это его не остановило.

– Переспрашиваешь, гад? – со зверским удовлетворением спросил он, – вопрос, стало быть, непонятен?

Парень в свою очередь опустил глаза на Валентина Петровича, но промолчал. Он молчал и только хлопал длинными, почти девическими ресницами. При этом зрачки его темнели и дрожали, то сужаясь, то расширяясь. Это были зрачки не человека даже, это были черные пульсирующие дыры, через которые проливалась на мир, украшенный плодами труда человеческих рук, какая-то безрадостная, беспородная и бесприродная пустота. Павлу яростный взгляд бывшего следователя КГБ показался симпатичнее сухого и бессмысленного, как шорох пыли по асфальту, взора настиного приятеля.

Настя снова повернулась к старику.

– Отстаньте от него, – с отчаянием в голосе крикнула она, – он-то при чем?

– Я не при чем, – как слабое эхо повторил парень, вдавился в стену и выскользнул из-под руки Валентина Петровича, который, потеряв опору, чуть не упал, но ухватился за косяк и таким образом удержался на ногах.

– А ты за него не заступайся! Этот сопляк к тебе прилипнет, не оторвешь. Потом всю жизнь не отмоешься.

Парень прошел через кухню и сел на табурет возле плиты с той стороны, где стояла Настя.

– Слезь с моей табуретки, – взвизгнул Валентин Петрович и сделал новую попытку шагнуть вперед, но зашатался и снова ухватился за дверной косяк.

– Где хочу, там и сижу, – ответил парень, нисколько не смутившись. Прикрытый от стариковского гнева настиным телом он почувствовал себя в безопасности и удовлетворенно прикрыл веки.

– Уколотый, – подумал про него Павел. Он уже подумывал, не пора ли вмешаться и увести Валентина Петровича в его комнату. Это был самый простой способ установить равновесие в квартире. Забавно, но такое равновесие совсем не похоже на гармонию. Пожалуй, мир (в политическом смысле) – это взаимное терпение двух врагов, а гармония – свидетельство единства и форм, и содержания.

– Ты, чертова задница! Гад-демократ! Скажи своему хахалю, чтобы убирался! – снова завопил Валентин Петрович, первую часть фразы, обратив к парню, а вторую к Насте.

– Сам ты задница! – парень приподнялся, спустил джинсы и повернулся к Валентину Петровичу своей оголенной пятой точкой.

Терпеть подобные жесты вблизи своей территории Павел не считал возможным. Поэтому он немедленно направился к плите и жалобный взгляд Насти его не остановил. От только обошел ее, и взял парня за футболку, которая, натянувшись, затрещала.

– Отходи, Паша! – вдруг крикнул Валентин Петрович, и Павел инстинктивно оглянулся на него.

И вовремя. Валентин Петрович собрался с силами, выпрямился, взмахнул рукой и сильным, как порыв осеннего ветра, движением, отправил свою бутылку из зеленого стекла, заткнутую обернутой в тряпку пробкой, в парня. Но не попал. Бутылка пролетела мимо головы счастливо пригнувшейся Насти, мимо увернувшегося Павла, и разбилась о стену, забрызгав все вокруг своим содержимым. Мгновенно запахло керосином – в буквальном смысле, а на разлившуюся лужу перекинулся огонь с плиты.

Настя закричала что-то нечленораздельное и опрокинула кипящий чайник с плиты на горящую лужу. Потом выскочила из клубов пара и как испуганная кошка спряталась за спиной Павла, который уже отошел к противоположной стене и разглядывал битву перед собой с неприкрытой злобой. А Валентин Петрович все же обрел второе дыхание, добрался до парня, схватил его за шиворот горящей футболки и возил его лицом по полу, не обращая внимания ни на его вопли, ни на боль от собственных ожогов.