Ирина Родионова - Поросль

– Нет.

– Тогда она придёт.

– Она не придёт. Нас семеро у мамки, если она ко всем будет ходить… Да и она… Не придёт, я ж говорю.

Историчка умокла, закусив губу. В классе вновь воцарилась мертвенная тишина – все прислушивались к судорожному Машкиному шёпоту

– Понятно. Садись, Савкина. На следующем уроке тебя спрошу первой, готовься, – и брезгливо толкнула дневник обратно к девочке.

После урока к погрустневшей Машке подошла Таня Марычева. Лицо у нее было странное, слишком уж счастливое:

– Слушай, а хочешь сегодня с нами погулять?

– С вами? – переспросила Машка, боясь, что ей просто послышалось.

– Ну да. Я, Юлька, Димка будет, Федя ещё. Хочешь?

– Хочу.

– Тогда в четыре у вокзала. Договорились?

– Да, – и, уже глядя на удаляющуюся спину, Машка крикнула: – Спасибо!

В груди у неё мигом потеплело.

Когда уроки закончились, и пятиклассники помчались к выходу, Машка, бегущая со всех ног, едва не врезалась в Аяну – та ждала у раздевалок, сгорбившись и сунув руки в карманы, её лицо не выражало ничего хорошего. На лавке перед сестрой лежала Машкина розовая курточка.

– А где Лидка с Санькой? – окольными путями начала разговор Машка, позволяя Аяне натянуть на себя куртку. В душе она молилась, чтобы старшая сестра не заметила сломанную помаду.

– У Лидки семь уроков, Санёк и не появлялся, – глухо сказала Аяна, застёгивая молнию на куртке. – Показывай дневник.

– Давай дома, – Машка дёрнулась, вырываясь из крепкого захвата, но Аяна не отпускала. – Потом. Меня гулять позвали.

Развернув к себе сестру, Аяна открыла ранец и нашла там розовый дневник со съежившимися котятами. Увидела размашистую надпись, кровавую двойку-лебедя… Замолчала, а между чёрными густыми бровями тут же пролегла толстая морщина.

Машка стояла, потупив взгляд, прислушивалась к дыханию сестры.

– Опять, – сказала Аяна так, будто ничего другого и не ждала. – И мать в школу.

– Я забыла выучить, – соврала Машка, сощурившись.

– Ты забыла нормальной родиться! – огрызнулась Аяна, возвращая дневник. – Понятно. С историчкой я поговорю, но если ты не выучишь, я из тебя душу вытрясу, поняла меня? Не слышу.

– Поняла.

– Иди давай. Чтобы к пяти дома была.

– Но я…

– Сейчас вообще запрещу.

– Ты мне даже не мать! – вспылила Машка, отпрыгивая в сторону, чтобы тяжёлая рука Аяны не успела отвесить ей пощёчину. – Запрещу, вытрясу! Достала! Отстань от меня. Я сама знаю, что мне делать!

– Мерзавка, – утробно прорычала Аяна, но Машка, сорвавшись с места, уже пулей вылетела из школы. Аяна осталась в коридоре одна, среди безликих вертких пятиклассников она выглядела вылитой старухой. Помолчав, Аяна вздрогнула и побрела на третий этаж, впереди у неё оставались два урока и консультация. Училась Аяна из рук вон плохо, но исправно ходила на все занятия – подавала мелким пример.

Какой могла.

…Машку уже дожидались на вокзале – она забежала домой, переоделась и примчалась ровно к назначенному времени, ощущая внутри странный, почти незнакомый трепет. Таня Марычева! Да ещё и с Димой.

Машка и мечтать не смела о такой компании.

Да с ней вообще мало кто соглашался гулять – хоть фамилию Савкиных носили только Машка да Илья, разговоры о бедности и пьющей матери били по всем детям без исключения. С ними не общались, учителя или орали, или брезгливо отворачивали, а Машке ведь так хотелось быть рядом со всем миром вокруг…

– Привет! А чего без губ своих? – спросила красавица Таня, и Федя, ещё один одноклассник, противно загоготал. Споткнувшись, Машка замерла на полпути, прижала ладонь к губам, поражённая мыслью – и как она не подумала?! Они ведь наверняка захотели с ней погулять только потому, что сегодня она была такой смелой, такой красивой и заслужила быть рядом…

– Сестра помаду отобрала, – сбивчиво пробормотала Машка, и они разом засмеялись. Она засмеялась тоже – не зная, над чем и почему, но желая быть вместе с ними.

Вместе.

– Ладно, погнали! Юлька не придёт, – сказал Димка и спрыгнул на рельсы. Все последовали за ним, и только Машка осталась на перроне, смущенно перетаптываясь на месте.

– Это же не опасно?

– Ты чего, боишься? – спросила Таня, прищуривая глаза. Машка узнала этот взгляд – так всегда смотрела Аяна, когда ей было стыдно за проделки сестёр и братьев.

– Нет, не боюсь, – Машка мотнула головой и спрыгнула на пути. Компания побежала по шпалам, лавируя между железнодорожными светофорами и стрелками, пытаясь спрятаться от чужих глаз. Машка знала, что по путям гулять запрещено, но бежала вместе со всеми.

Вместе. Ведь это самое главное, да?

Вокзал казался Машке маленьким и убогим – она никогда не ездила на поездах, но всегда хотела попробовать. Машка помнила, как однажды, будучи совсем маленькой, она куда-то ходила с Викторией. Приближался поезд, и сестры стояли у насыпи, дожидаясь, пока освободится дорога. Черный и здоровенный, поезд грохотал напротив них, а Машка визжала от восторга.

– Это электричка, – крикнула тогда Виктория, крепко держа ее за руку. – Как трамвай, только быстрый. И ездит далеко.

– Круто, – уважительно отозвалась Машка, огромными глазами глядя на неведомую электричку.

– Если хочешь, помаши рукой, и пассажиры тебе ответят, – предложила Виктория, присаживаясь на корточки.

И Машка принялась махать изо всех сил, приветствуя незнакомых людей из красивой электрички.

Теперь Машка повзрослела, она давно не то чтобы не виделась, а даже и не разговаривала с Викторией, и та электричка из детства казалась приятным сном. Потом, много лет спустя, они на вокзале провожали Викторию в новую жизнь – мать не пошла, она снова была в запое. Петьки ещё и в помине не было, а с больным Ильёй сидела всё та же соседка. Виктория обнимала всех, смеялась и обещала, что выучится и найдёт работу, а потом заберёт их в большой город, и они будут жить там весело и счастливо.

Аяна сказала чуть позже, что это всё неправда, и Виктория просто подарила глупой малышне мечту. Но мечту маленькой Машке подарила именно Виктория, и Аяна отобрать её уже не могла. Машка теперь обеими руками за мечту эту, иллюзорную и наивную, держалась, надеясь в один прекрасный день забыть и о вечно плачущем Петьке, и о дерущейся Аяне, и о злом Саньке.

Машка бежала по шпалам следом за Таней Марычевой, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди. Далеко позади остались и вокзал, и платформа, и случайные пассажиры, косящиеся на пятиклассников. Паутина рельсов тоже осталась позади, и теперь ребята бежали по прямой, по одним-единственным путям, улюлюкая и хохоча, и Машка хохотала вместе с ними.

Мимо потянулись хилые деревца и безбрежное золотое море выгоревшей степи – по бокам насыпей торчали сорняки и карагачи, всё ещё сохраняющие в серо-зелёных листьях летнее тепло. Машка бежала, полной грудью вдыхая запахи прогорклого масла, горной пыли и нагретой травы, и чувствовала себя такой счастливой, что на глазах выступали слёзы, – то ли от восторга, то ли от ветра, бьющего в лицо.