Ирина Родионова - Поросль

ГЛАВА 1

Машка

Машка проснулась, еле вынырнув из глубокого забытья, – с головой укутанная в тяжёлые сновидения, девочка первым делом почувствовала тепло на губах.

Солнце. Согревающие лучи.

Будильник ныл противно, тянул высокую ноту, и Машка заворочалась, заползая в духоту махровой простыни, затыкая уши. Не помогло: простыню сдёрнула резким жестом чья-то рука – несвежая тряпка мелькнула в воздухе и опала смявшись.

– Вставай.

Босые ноги прошлёпали из комнаты, и слышно было, как пальцы Аяны прилипают к дощатому полу.

Вокруг дрожала тишина. Сквозь пыльные стёкла в комнату лилось солнце – яркий свет падал на обои, высвечивал их застарелую желтизну. Машка перевернулась на спину, ничего не соображая со сна.

Рядом тихо закряхтел брат, задергался, как изломанная игрушка. Выгибаясь, Илья врезал Машке по ноге, но она не обратила на это внимания. Привыкла уже. Он ведь не со зла. Больной, что поделаешь.

На бледных губах плясали солнечные зайчики, а перед глазами на потолке застыло бесформенное рыжее пятно – потемневшая штукатурка напоминала лужу дождевой воды, от светлых разводов по краям до тёмной ржавчины в центре. Каждый раз, засыпая, Машка рассматривала это пятно, и в полутьме оно напоминало ей чёрную дыру.

Жалко только, что звёзды на этой дыре нельзя было нарисовать. Машка попробовала однажды, но её со стула сдёрнула старшая сестра, а потом ещё и наподдала хорошенько, чтобы та не трогала чужой серебристый лак для ногтей.

Заревел неподалёку крохотный Петька, зашёлся басовитым плачем, но Машка и с места не двинулась. Духота проникала во все углы комнаты, но первый осенний сквозняк норовил забраться под простыню и пощекотать голые ноги.

– Машка! Ну, орёт же! – раздался с кухни грозный крик, и Машка быстро спрыгнула с продавленного дивана.

Петька спал на обычном матрасике, брошенном на пол, – детской кроватки в их доме отродясь не было, а на диван маленького боялись укладывать, чтобы он не упал. Подойдя, Машка неловко пригладила торчащий рыжий пушок и ухватила брата за пальцы.

Петька вывернулся и заревел ещё громче, краснея от натуги. Маленький и сморщенный, он больше походил на скелетик какого-то доисторического животного, и Машка мигом представила его бродящим среди кокосовых пальм и колючих акаций.

– Отойди! – её резко толкнули в плечо, и Машка попятилась, чтобы не упасть. К Петьке скользнула Аяна – её длинные чёрные волосы шёлком ниспадали на плечи, а лицо, покрытое расчёсанными прыщами, казалось сосредоточенным и немного злым. В руках Аяна привычно сжимала сероватую бутылочку с подогретой смесью.

Смесь состояла из одних комочков, она всегда была такой – Петька плевался, запрокидывал голову и хватался руками за всё, до чего мог дотянуться. Аяна же, присев на угол скрипучего дивана, кривила губы и быстро качала брата, чтобы он замолчал.

В коридоре гулко хлопнула дверь – это Санёк, светловолосый и длинный, как жердь, сбежал из дому. Пора бы и Машке собираться…

– Давай быстрее, – буркнула Аяна, прижимая полупустую бутылочку к бедру так, чтобы не измазать кашей засаленный диван. Сноровисто вытерла полотенцем рот маленькому Пете.

На диване снова закряхтел неповоротливый Илья.

Порой братья напоминали Маше близнецов – лежали одинаково, глядели мутными водянистыми глазами в её широкое и веснушчатое лицо. Только Петька обычно орал так, что стёкла дрожали в деревянных рамах, а Илья кряхтел едва слышно, будто не в силах выразить криком всю скопившуюся боль. Порой Машка сомневалась, что Илья вообще чувствует хоть что-то, сколько бы ни всматривалась его пустые глаза и искривившийся рот.

– Собирайся! – рявкнула Аяна, не глядя на сестру.

Машка сунула в ранец тетрадки и учебники (не факт даже, что свои, – и Аяна, и Санёк, и Лидка, и сама Машка вечно вытряхивали всё школьное на покосившийся стол без правой ножки, которую давно заменили стопкой потемневших книжек). Машка натянула через голову футболку, выудила юбку, которую носила Аяна, а до неё Виктория, а ещё раньше юбка была маминой…

И вот теперь она Машкина. Нитки истлели и торчали то тут, то там, синева заросла мелкими катышками, но Машка любила обдирать их ногтями на скучных уроках. Самое главное сокровище пестрело на боку юбки – нашивка, букет красных роз с косо налепленными стразами. По правде говоря, цветы скрывали большую дырку, а блестящую нашлёпку купила Виктория в ателье на углу, но со временем розы стали гордостью и для Машки.

Виктория уехала в ГОРОД. И даже поступила в КОЛЛЕДЖ.

Все ею страшно гордились, и Машка тоже гордилась, хоть и с трудом могла представить себе, что же такого прекрасного в этом колледже может быть.

Солнце защекотало макушку теплом, выдернуло из воспоминаний. Петька заснул, устав реветь, а может, всё-таки наелся липкой безвкусной кашей. Аяна, проходя мимо сестры с блестящей косметичкой в руках, лишь в молчании постучала по циферблату дешёвых часов на тонком запястье.

Машка кивнула и забросила рюкзак на плечо.

– Тамара Васильевна, здравствуйте, – забормотала Аяна в трубку, от которой змеился кудрявый провод, исчезающий в коридоре. Машка задумалась: интересно, и как телефон не отрубили вместе с телеком? – Это Аяна, мы собираемся. Вы скоро?

Трубка едва слышно чихнула в ответ. Заскрипели пружины дивана – Илья заворочался, едва заметив движение рядом с собой.

– Я ушла! – крикнула в пустоту Машка, ничуть тому не огорчаясь. Она и не знала даже, зачем кричит, – все в её семье уходили в молчании: звенят привычно ключи, скрипит щеколда, взвизгивают петли. Хлопок. Кто-то ушёл.

Всё и так понятно.

Их дом напоминал перевалочный пункт – куча детей от мала до велика, все от разных отцов, что во время ссоры позволяло крикнуть с обидой: «Ты мне вообще никто, не брат и не сестра!»

Мама спала в большой комнате, куда никто не заходил, – раньше это было запрещено, теперь просто не хотелось. У матери застолья, пьянки. Друзья, противно ревущая музыка и пьяный хохот. Иногда Машке нравилось сидеть там, в уголке, глядеть на взрослых. На маму. Мама в такие моменты казалась почти незнакомой, другой, и Машка искоса рассматривала каждый жест, вслушивалась в каждый раскат её смеха.

Уходя, Машка всегда прощалась. Может быть, ждала, что мама обнимет ее перед выходом, или хотя бы заметит, что она ушла. Промычит что-нибудь… Но Машка не признавалась в этих мыслях даже самой себе. Кричала по привычке, да и всё тут.

Перед выходом она всё же заглянула в мамину комнату – приоткрыла дверь с закопчённым стеклом, сунулась носом в кислое облако. Смятая постель, рассыпанные ржавые чипсы, заваленный мусором стол: в вазочке портятся маринованные помидоры, вянет букет из листьев в мутном стакане… Это Машка принесла, ободрала клён у школы.