Виталий Еремин - Фунт лиха. Хроника отношений

Я тоскливо молчал.

– Итак, ты берешь с собой Дениса, – решительно сказала жена.

– Нет, Вера, – твердо сказал я, – Денис будет ходить в любимую школу.

На вокзале в Симферополе меня (согласно еще не отмененному советскому порядку) встретила черная «Волга». Через полчаса машина въезжала в Алушту. Еще минут через десять – в санаторий.

Поселился в одноместном люксе. Привел себя в порядок и вышел в холл. Двое пенсионеров играли в огромные напольные шахматы. Две старушки сидели в креслах и смотрели на море. Меня предупреждали, что в октябре сюда съезжается одно старичье. Не беда, зато отосплюсь, приведу в порядок нервы.

Внизу шумел прибой. Я спустился в лифте. Прошелся по берегу. Под ногами перекатывалась разнокалиберная галька. Ветер был свежий, слегка штормило. Опустил пальцы в воду – почему я не «морж»?

А что, если перед обедом поплавать в бассейне? Мне понравилась эта мысль. Бассейн с пятидесятиметровыми дорожками. И вода не холодная, не теплая. Нормальная. И народу совсем немного. Опять-таки пенсионеры. Разрезаю и снимаю гипс. В морской воде быстрее заживет. Проплыв из конца в конец бассейна пару раз, ложусь на спину, закрываю глаза и замираю. Все будет хорошо. Принимаю горячий душ, мою шампунем голову, высушиваю волосы, смотрю на себя в зеркало. Ну вот, совсем другой товарный вид.

Я ничего не предчувствовал, но почему-то прихорашивался, сам удивляясь, зачем это делаю. Раньше со мной такого не бывало.

Надев костюм, иду в столовую. Метрдотель предлагает столик на выбор. Сажусь, изучаю меню. Неожиданно слышатся женские голоса. В столовую входят Надя и Золушка. Вот и объяснение. Это почти сон наяву. Подхожу к их столу. Надя цветет. Золушка смотрит взглядом ботаника, изучающего бабочку.

Иду в магазин. Фрукты, сладости, шампанское, коньяк. Еще не выпил ни глотка, а в голове уже бродит хмель. Не хватает только цветов, но где их сейчас купишь? В крайнем случае сорву с клумбы. Жизнь налаживается. Убираю с ночного столика таблетки снотворного. Теперь не понадобятся.

Танцевальный вечер. Крутят в основном старые вальсы и танго. Надя неотразима. В таких платьях ходят на банкеты. Если надела, значит, для меня. У нее аппетитная талия с тонким жирком. Бравый старичок с орденом Красной Звезды галантно перехватывает ее. Потом приходится спасать от других орденоносцев. Зато следующий наш танец уже не столько танец, сколько беззастенчивые объятия. Ее тело даже в одежде роскошно. А она безошибочно чувствует то, что особенно подкупает порядочных женщин, – неизбалованность мужчины.

Когда мы пришли в номер, я начал опережать события. Но Надя дала понять, что у нас все впереди, и я сбавил обороты. Сидя в лоджии с видом на море, мы болтали о том о сем. Ночь была тепла. Стояла полная луна. Стрекотали цикады. Из темноты доносился говор и смех. Надя встала и подошла к перилам. Я поднялся следом. Теперь мы касались друг друга плечами. Я обнял ее и медленно повернул к себе. Она не сопротивлялась. Первое, что ощутил я, целуя ее, – это сладковатый запах табака. В остальном все было нормально. Губы ее были вкусными и неизощренными. Через минуту мне казалось, что она тосковала по мне целую вечность.

Но тут часто-часто зазвонил телефон. Я оторвался от Нади. Черт подери, кажется, межгород. Телефонистка сказала, что будем говорить с Москвой. В трубке затрещало, послышался голос Жени:

– Папка, здравствуй. У тебя все хорошо? А у нас беда. Дениска вчера пропал.

– Что значит пропал? В милицию заявили?

– Ой, папка! – с досадой воскликнула Женя. – Ты будто не знаешь нашу милицию. Говорят, к утру придет, никуда не денется. Но утро давно прошло, а его нет. Приезжай!

– Утром приеду, – я с досадой положил трубку.

Я сказал Наде, что произошло.

– Сочувствую, – сказала Надя. И добавила, направляясь к двери: – Как-то многовато недоразумений.

– Ты меня бросаешь? – вырвалось у меня.

Надя усмехнулась:

– Я тебя еще не взяла, чтобы бросать.

Дверь за ней бесшумно закрылась. Может, в постели она лучше, чем в жизни, с надеждой подумалось мне.

Никогда не пью в самолете. Но на этот раз купил в аэропорту Симферополя бутылку коньяка и первый глоток сделал еще до взлета. Не верилось, что с Денисом что-то может случиться. Почти наверняка это домашнее чепэ устроила Вера. Вынудила сына изобразить уход из дому. Но от этого предположения легче не стало.

Уличные дружки проболтались, где может скрываться Денис. Мы отправились по указанному адресу.

– Ты должен его вздуть, – нервно внушала Вера. – Дай ему почувствовать твою руку.

Мне еще не приходилось бить сына. Не было ни повода, ни убеждения, что это может дать ожидаемый результат. Уж как меня порол отец, а чего добился? Если есть во мне что-то стоящее, то вовсе не от порки.

Долго звонили в квартиру, никто не открывал. Наконец в дверях нарисовался Денис. Неумытое, заспанное лицо, всклокоченные волосы. Всюду беспорядок, запах старых вещей, немытого тела, табака, водки. В кухне – ни крошки.

– Марш домой! – скомандовала Вера.

– Щас, разогнался, – процедил Денис.

Вера выразительно смотрела на меня. Мол, скажи свое веское слово.

– Давай домой.

Денис ответил мне тяжелым взглядом.

В глазах Веры я читал: мы, кажется, о чем-то договаривались? Я повысил голос.

– Давай быстро домой!

Сын сидел на грязной тахте и не двигался с места.

– Тебе нравится этот притон? Тебе не нравится твой дом? – накаляясь, спрашивал я.

– У меня нет дома, – ответил Денис.

– Что ты несешь? Дома у него нет! – Вера схватила его за шиворот, но он вывернулся с искаженным от злости лицом.

– Ну! – выдохнула Вера, глядя на меня.

Я влепил сыну затрещину, потом другую.

– Отстаньте от меня! – заорал Денис.

Я схватил его и потащил к выходу. Пацан упирался изо всех сил. Тогда я потащил его волоком, пока детеныш не понял, что лучше все же идти своими ногами.

Когда страсти улеглись и мы ужинали в кухне, Вера сказала, что боится, как бы сынок снова чего-нибудь не отчебучил. Она не хотела, чтобы я возвращался в Крым.

– Может, мне вообще уволиться и сидеть дома?

– А что тебя так тянет в этот санаторий? – прищурилась жена. – Что ты там оставил?

– Вещи.

– А может, что-то еще?

У меня было такое чувство, что Вера знает про Надю.

– Я должен вернуться, – отвечал я.

– Ты можешь быть что-то должен только своей семье, – наставительно произнесла Вера. – А вещи тебе могут прислать поездом. Я понимаю, тебя влечет. А ты не влекись. Подавляй в себе влечения. Я же подавляю. Думаешь, мне никто не нравится? Какого же ты высокого о себе мнения!

– А ты не подавляй, – нашелся я. – Раскрепостись.

Глаза у жены стали злыми, взгляд – презрительным.