Виталий Еремин - Фунт лиха. Хроника отношений

– Хочешь узнать, что в голове у человека, отпей из его стакана.

Делает глоток. Но что-то не получается у дочери чтения мыслей. Спрашивает в лоб:

– Папка, а кто эта женщина в бассейне?

Я не успеваю ответить. Появляется Сыр. Сережа с лучезарной улыбкой идет ему навстречу?.

– Виталий Андреевич, как насчет партийки? Говорят, вы большой мастак.

– Можно, – соглашается Сыр, азартно снимая пиджак.

У него хороший глаз и мощный удар. Он раскатывает Сережу в считаные минуты.

– Еще! – возбуждающе требует Сережа.

Вторая партия ничем не отличается от первой. Сережа снова больше наблюдает, чем работает кием. Денис не сводит с Сыра восхищенного взгляда.

– Еще? – спрашивает редактор.

Пока Сережа расставляет шары, бросает мне:

– Что самое главное в жизни, Юрий? Уметь достойно проигрывать. По жизни выигрывает наш благодетель Сережа. А я только держу фасон.

– Виталий Андреевич, ну что вы такое говорите?! – укоризненно восклицает Сережа.

Я был наслышан о нем, а теперь мог рассмотреть. Смесь задора и вялости. Решительности и лизоблюдства. Образованности и тупости. Человек учился, но не самообразовывался. Попадал в трудные ситуации, но в критические моменты давал слабину. Любит болеть за футбольную команду, а сам ни разу в жизни не бил по мячу.

– Бывший комсомольский вождь? – спрашивает его Сыр.

– Предположим, – отвечает Сережа.

– Просаживаете партийные бабки?

– Допустим.

– Ну-ну, прохиндей, – ворчит Сыр, загоняя в лузу очередной шар.

В бильярдную заглядывает сотрудница Дома отдыха:

– Товарищи, прошу всех на ужин.

– Господа, – объявляет Сережа, – ужинаем в ресторане.

Сыр упирается:

– Нет, господа-товарищи, давайте подпишем бумаги здесь, и я поеду домой.

Но Сережа делает отметающий жест.

– Нет, Виталий Андреевич, только после ужина.

Девчонки вышли из номера принаряженные. Денис в своем клетчатом пиджаке, купленном недавно в комиссионке, выглядел лет на шестнадцать. Я в спортивном костюме смотрелся, будто после утренней пробежки.

Сережа, Гриша и Сыр уже сидели за большим столом, заставленным деликатесами. Можно было не гадать о происхождении денег бывших комсомольских вождей. Это были те самые партийные бабки, о которых много гадали в печати. Мол, куда они спрятаны? А вот сюда. Часть из них, которые не вкладывались в приватизацию, элементарно пропивалась и проедалась.

За соседним столиком ютилась скромно одетая «англичанка» Надя. Она и на уроках в редакции особенно не выряжалась. И от этого только выигрывала. Если красота сама по себе наряд, зачем еще какие-то тряпки? Она незамужняя, это факт, думал я про нее, замужние по домам отдыха не шастают. С замужними я принципиально не связывался. Придерживался принципа, что не по-мужчински кому-то наставлять рога. Мало ли свободных баб?

Итак, Надя, Наденька. Хорошее имя. Малость устарелое, но теплое. Сколько ей? Тридцать? Тридцать пять? Хорошо и то, что преподает английский. Мне как раз не хватало разговорной практики, дающей навык беглой речи.

Сережа обхаживал Сыра. Делал он это, надо признать, грамотно. Говорил то, что, казалось бы, не могло вызвать у старика возражений.

– Пресса должна улучшать ментальность народа. Честность нации, культ закона, социальная справедливость – вот что мы должны проповедовать на страницах нашей газеты, несмотря ни на что. Капли точат камень, трава рвет асфальт. Так и мы…

Но Сыра на мякине не проведешь.

– Бросьте, молодой человек! – обрывал он Сережу. – Сегодня никакие капли не точат никакие камни. Скоро люди вообще перестанут покупать газеты по причине их дороговизны. Поминки газетной журналистики можно начинать хоть сегодня. Ближайшее будущее за телевидением.

– Это вы зря, Виталий Андреевич, – спорил Сережа. – Мы с вами этого не допустим.

К Наде подсела большая женщина с грубым лицом, бухгалтер издательства. Зоя, или Золушка. Голос у нее был низкий, прокуренный. К тому же говорила она громко, поглядывая на меня.

– Ну что тебе сказать, незабудка моя? Конечно, не первой свежести, но на морду не урод. Хотя по сравнению с твоим Иннокентием Викентьевичем, конечно, дохловат. Кешу твоего можно было терпеть за патологическую доброту. А что этот собой представляет, еще неизвестно.

Неужели это она обо мне? Косит-то глазом в мою сторону. И голос повышает.

– Говоришь, деньги не главное? Не скажи, заоблачная моя. Если у него крыша от тебя съедет, его ж из дома выгонят. И приползет он, ободранный, к тебе. И обопрется на твои хрупкие плечи со страшной силой. Но если так уж приглянулся, берем и пробуем. Но берем не спеша. Быстрый секс губит любовь на корню.

Гриша наполнял бокалы шампанским, как бензин на заправке. Налил и Денису. Тот выпил и подставил бокал для еще. Миша выжидающе покосился на меня и налил еще. Денис опрокинул не морщась, будто воду и нетерпеливо заерзал. Шепнул мне, что хочет в бильярдную, погонять шары. Я разрешил. Денис испарился.

Дочь резво поглощала деликатесы. Я шепнул ей на ухо:

– Женечка, знаешь, как можно узнать за столом настоящую даму? Она ничего не ест. Или почти ничего.

Женя рассмеялась:

– Учла, папка. Сейчас закончу это безобразие. Только подай мне еще севрюжинки.

Гриша переставил тарелку с севрюгой ей под нос. Я наблюдал за дочерью и Лорой. Кто из них вырастет? Амазонки или кошечки? Амазонка: если ты засел в грязи, выйдет из салона и начнет толкать машину. Кошечка останется в салоне и будет спрашивать через полуоткрытое стекло: тебе не тяжело, дорогой?

Сережа втирал Сыру, что тот незаменим. Дешевая лесть злила опьяневшего старика.

– Ты, наверное, мнишь себя солью земли? – наседал он на Сережу. – А ты не соль. Ты – мешок. Ты – мешок халявных денег. Засланец! Ты ж сам ничего не решаешь. Тебя заслали серьезные люди. А вдруг удастся? Сегодня вы нас спонсируете, втираетесь в доверие, скупаете потихоньку наши ваучеры, а завтра, когда начнется приватизация, присвоите газету вместе с типографией. Так? Так, Сережа, так! И не вздумай отрицать. Я тебя, засланца, насквозь вижу.

Сережа заливисто смеялся, подливая старику водки «Абсолют».

– Споить меня хочешь? – разоблачал его Сыр. – Тогда наливай ведро.

Облезлый Гриша начал клеить мою дочь. Понятно, что она уже не раз подвергалась атакам обольщения. Но в моем присутствии впервые. Заметив, что я раздражаюсь, Женя шепнула мне, что по профессии Гриша врач, занимался раньше какими-то стволовыми клетками. С помощью этих клеток можно сделать человека моложе лет на двадцать.

– Папка, мы теперь с Гришей друзья. Мы омолодим и маму, и тебя.

– Женя, – сказал я, натянуто улыбаясь, – не расслабляйся. Этот плешивый бабуин тебе в отцы годится.

– Папочка, – так же деланно улыбаясь, отвечала Женя. – Но и ты не расслабляйся. Какого фига эти миледи стреляют сюда своими глазками? Давай колись, кто эта пловчиха?