Татьяна Ковтун - Неверная

– Ну что, может, в сарафаны? – предложил кто-то самый смелый, и игрища начались.

Играли в сарафаны и ручейки, и в садовника, и ещё в какие-то игры, но все они сводились к одному: девки выбирали парней, парни – девок, а после выбранный догонял выбравшего. Потом девки запели частушки, кто-то принёс гармошку, и начались танцы.

На «взрослой» территории свои интересы: ближе к берегу расселись на поляне мужики. Они составили телеги, на которых приехали на праздник, в центре большого луга, а теперь обсуждают свои крестьянские дела. Замужние бабёнки раскладывают привезённые съестные припасы. Чуть в стороне мальчишки уже варят раков на костре и между делом приглядывают за пасущимися стреноженными лошадями. Ближе к низкому берегу Кармалушки расположились старухи – присматривают за мелюзгой, радуются нечастой теперь встрече с близкой и дальней роднёй и просто знакомыми, удивляясь про себя, до чего же те постарели.

Семён Васильевич Пикулев выкатил к общему столу бочонок пива да бочонок не менее ядрёного кваса. Лучше его жены никто в округе не умел делать ни пива, ни кваса. Бабы напекли пирогов с малиной, с клубникой, с грибами, несколько высоких караваев хлеба. Семён Васильевич удовлетворённо поглядывал, как его красавица жена Маланья Тимофеевна вместе с другими бабами режет на щедрые куски хлебы и пироги, раскладывает угощенья на расстеленные домотканые полотенца. Угощений привезли кто что мог: огурцы, варёные яйца, черёмуха в меду, шаньги и пироги, солёные рыжики и грузди. Достаток был у каждого свой, но каждый двор старался припасти к празднику всё самое лучшее, на что был способен

Мимо мужского кармалинского кружка как-то бочком прошла тощая Аграфена. Уж такое жуткое обличье эта баба имела, что матери, бывало, пугали своих раскапризничавшихся ребятишек: «Хватит уросить, не то Аграфена услышит и заберёт!» – и малыш тут же опасливо озирался и прекращал плакать. Мальцы постарше, пробегая мимо окон её избушки, обычно останавливались ненадолго, чтоб прокричать: «Бабка Ёшка, выгляни в окошко!» – и сразу с хохотом разбегались. Вот и сейчас кто-то из мужиков при виде её присвистнул, кто-то хохотнул, Семён Васильевич отвернулся. Какой-то остряк громко спросил:

– И почто ты, Семён Васильич, такую страшную полюбовницу себе выбрал?

Семён усмехнулся, пробурчал:

– Рожа-то хоть овечья, лишь бы м… да человечья.

Маланья Тимофеевна и Семён Васильевич Пикулевы

Мужики беззлобно засмеялись. Все знали, что Маланья Пикулева каждый год ходила тяжёлой, а куда здоровому мужику в такой ситуации деваться со своей мужичьей нуждой? Одинокая бездетная соседка Семёну никогда и не отказывала. Ну а что? Дело соседское, у всякого своя нужда имеется. На замужество Аграфена надеяться не могла, а характер имела беззлобный. Как не пособить хорошему человеку? Семён Васильевич малость посмеялся со всеми, но вскоре посерьёзнел лицом, прокашлялся, прочищая глотку. Вопрос его беспокоил важный.

Мужики после шуточек и пересмешек перешли к обсуждению налога на нэпманов. Он был почти в два раза выше того, что накладывали на членов товарищества. Мужики чесали бороды и затылки, прикидывали, может, им тоже товариществом обозваться, а жить, как и прежде, единолично? Прокатит ли такая их хитрость? Нет? Гадали, ограничится ли этим законом советская власть, или же грядут более жёсткие притеснения крестьянства? Ходили уже слухи о колхозах, где вообще всё будет общее, вплоть до баб, но всё же думать о плохом сегодня никому не хотелось. Мужики хотели просто жить своим трудом, своим умом, по субботам хорошенько попариться в чёрной своей баньке, в праздник, как вот сегодня, от души повеселиться. Никто не хотел вспоминать, как все они не так уж давно отчаянно воевали против новых хозяев, да окопы, вырытые ими на склонах Каторги, хоть и заросли травой, но отчётливо виднелись отсюда и напоминали каждому о былом. Мужики жалели своих, тех, кто погиб, не дождавшись лучших времён. Лучших ли? Старики помнили времена и более вольготные, но то было ещё до войн, до всяких революций и братоубийств. Новой войны никто не хотел. Может, со временем власти успокоятся и всё пойдёт по-старому? О-хо-хо. Если бы так.

Бабы тем временем накрыли «столы». Первым делом накормили малышню, а накормив, отправили вновь бегать по лугу, купаться в речке, заниматься своими ребячьими делами. Теперь пригласили всех остальных. Молодёжи выделили свой конец. Им пива не поставили, только квас. Молоды ещё. Утолив жажду и голод, парни и девчата снова побежали играть, петь, плясать. Ладная круглолицая Дуся Кузнецова, ещё одна Насина подруга, приглядела себе вихрастого Мишаню Белкина. Русые вихры его торчали непослушно в разные стороны, но она-то знала, что сам Мишаня покладистый и надёжный парень. Она, как подсолнух за солнышком, вертела своей круглой головой в его сторону, подступала к нему с озорными частушками, а он смущался и краснел.

Луноликой Пане Пикулевой сегодня тоже было не до младшей сестры. Во всех играх возле неё крутился красавчик Зотя Селянинов. И она, вся раскрасневшаяся, не убегала от него далеко, всё время поддавалась. Да она и не смогла бы убежать от длинноногого Зоти, она и до плеча своему ухажёру едва доставала.

Маня Петрова глаз не отводила от Вани Некрасова, да только он на неё не больно заглядывался, выбирал в играх всех девчонок подряд, ни одну не пропустил. Маня все губы свои с досады искусала, то и дело дёргала Насю за рукав, комментируя новые Ванины проделки. Поневоле Насе пришлось обратить внимание на этого проказника. Что уж в нём такого особенного? Разве на язык остёр – куда ни подойдёт, там уж слышны взрывы смеха. Подумаешь, эка невидаль. Нася и сама была не робкого десятка девчонка. А Маня всё дёргала подругу за рукав:

– Смотри, смотри! – и разочарованно: – Вот дурак.

Ваня выбрал себе в жертву нескладного шепелявого Ерёму. То ножку ему подставит, и тот растянется во весь рост перед девками, то репьёв незаметно ему в волосы накидает. Шалости вроде небольшие, детские какие-то, но обидные. Ерёму без того и парни в свою компанию не принимали, и девки вниманием обходили, а тут он внезапно оказался всеобщим посмешищем. Обидно.

Скоро задирать Ерёму Ване надоело, он внимательнее пригляделся к девчонкам. Вон та, конопатая, с косичками, в нарядном, красном в клетку сарафане, вроде ничего. Подошёл, познакомился. Феня из Калиновки, у неё тут сестра и брат. Калиновка – такой же выселок из Осиновика, как и Ванин Садок, – значит, соседи. Ваня стал приглашать Феню на все танцы, пока его не отозвал в сторонку её старший брат Савелий.