Татьяна Ковтун - Неверная

– Отстал бы ты, парень, от Фени.

– С кем хочу, с тем и пляшу, на это твоего разрешения не требуется.

– Тут такое дело. У Фени парень есть, он сейчас в отъезде. Если ты серьёзно, если жениться думаешь, то ладно, я не против, а если нет, то отвали, не морочь девке голову.

– Не шути так, парень, мне пока что воля моя дорога. – Ваня рассмеялся в лицо Савелию, но от Фени отстал. На лугу и других девчат полно.

В самом конце праздника молодёжь завела хоровод. И тут Ване Некрасову, как самому популярному парню на лужайке, пришлось выбирать себе пару. Он с серьёзным, важным видом стал ходить внутри хоровода, внимательно вглядываясь в разгорячённые лица девчат. А хоровод в это время кружил вокруг него, выпевая: «Уж как Ванюшка по горенке похаживает, он сапог да о сапог поколачивает…» – выжидая, на ком он остановит свой выбор. У многих, ох, у многих девчат замерло сердечко, когда Ваня останавливал на них взгляд. Но Ваня шёл мимо, пока не встретил независимый смешливый взгляд зелёных глаз. Кто такая дерзкая? Да это ж Наська Пикулева. Ваня заговорщицки подмигнул ей и прошёл дальше по кругу. Он уже не выбирал, держал фасон и ждал, когда Наська вновь окажется перед ним. А что? Плясала она с ним весело, задорно блестела глазками, будто ей просто нравилось плясать да частушки петь, а с кем – всё равно. «Совсем как я», – подумал о ней Ваня. И ростом она была с него, правда, не такая тощая, как он, все женские прелести у неё уже вполне округлились и дразнили теперь его воображение. «Да, вот эта мне ровня будет». Он остановился перед Насей, поклонился, она поклонилась в ответ. Он взял её за руку, вывел на середину хоровода, обошёл вокруг неё, ещё раз поклонился. Она слегка зарделась, опустила ресницы, лицо осталось непроницаемым. Он встал перед ней на одно колено, усадил её на другое. «Тяжела ноша, однако», – подумал Ваня, но виду не подал. Обнял Насю одной рукой, чуть выше талии, будто случайно взвесив на предплечье её упругую грудь. Она спокойно отвела его руку себе на талию. Нася была выбрана в хороводе впервые, она сильно смутилась, хоть и виду не подала, и думала сейчас лишь о том, чтоб он, Ваня, не услышал, как громко стучит её сердце. Хоровод, взявшись за руки, тем временем кружил вокруг них, то смыкаясь всё плотнее к центру, то расходясь назад, и вот руки расцепились, девки закружились по солнцу, раскручивая вокруг себя свои сарафаны, как колокола, парни заплясали вокруг девок. Нася поднялась с Ванькиного колена и тоже закружилась в центре хоровода, а он залихватски приплясывал возле неё. Песня закончилась. С ней подошёл к концу и праздник.

Дальние гости начали разъезжаться засветло, чтоб успеть к ночи доехать до дому. Елисей Селянинов в дальнюю свою Малиновку решил сегодня не ехать, а ещё раз заночевать у тарановской родни. Он был доволен сегодняшним днём. Полулёжа на подводе, поглаживал свою сивую бороду, обдумывал, как половчее обставить официальное сватовство. Предварительно он уже сговорился с Семёном Пикулевым поженить своего Зотьку на его Пане. Союз обоим родителям казался удачным: каждый считал семью другого достойной, крепкой, состоятельной, да и молодые, судя по всему, симпатизируют друг другу.

Некрасовы решили ехать домой. Предыдущую ночь они провели в доме Ефрема Пикулева, младшего брата тётки Зинаиды и Семёна Пикулева. Тётка Зинаида была женой дяди Васи Шилова, двоюродного брата Василисы Дмитриевны Некрасовой. Она решила поближе свести племянников по мужу со своими братьями, потому и зазвала всех на праздник в Кармалу. Расчёт у неё был дальний: у брата Семёна девки подрастают, а у Василисы парни дельные – глядишь, что-то из этого и выйдет со временем. Василиса любила и тех и других и не прочь была при случае выступить в роли свахи. А пока пускай познакомятся поближе. Так рассуждала Зинаида. На празднике выяснилось, что для Пани брат уж жениха приглядел, а Наське пока в её пятнадцать лет о женихах думать рано. Ну и ладно, пусть подрастает. Зато погуляли все на славу. Однако Зинаида к вечеру притомилась и не отказалась от приглашения Ефрема ещё раз переночевать у него. Дом у него хоть и старый, но просторный, всем места хватит.

Некрасовы ехали домой одни. Кобылкой правил Иван-старшой, его жена Анна притулилась рядом с ним; за их спинами Василиса Дмитриевна прилегла на приготовленный заранее мешок с сеном, подтянула к животу уставшие ноги, укрылась большим платком и дремала. Ваня с Колькой сидели сзади, свесив ноги, смотрели, как от самой Каторги разматывается из-под их подводы дорога.

– Кольк, а Кольк, как тебе Наська Пикулева, глянется? – как можно более равнодушно спросил Ваня.

– Чего? – Николай насмешливо поглядел на брата. – Не твоего поля ягода, паря. На неё губы-то не раскатывай.

– А чё вдруг? – удивился Ваня.

– Ты её отца-то видал? Сапоги, рубаха, сам весь такой. Важный. Бочонок пива на компанию выкатил. А твой-то батя где? Ты-то сам кто будешь?

– Да ладно, я так. Я и не думал ничего такого. Просто девка интересная показалась, не как наши.

– Кажется, дак крестись.

Колька втянул свои длинные ножищи на подводу, прилёг рядом с посапывающей во сне матерью. Весь день он не особо веселился, народ вокруг был малознакомый, праздник показался ему скучным и утомительным.

«Ноне же осенью утеку отсюда», – решил он в полудрёме.

Ваня сидел теперь один. Обдумывал слова брата, вспоминал отца, хотя почти совсем не помнил его. Вспоминал всю свою недлинную жизнь.

Лет до пяти детство Ванюшки было совершенно безоблачным. Младший ребёнок в семье, он был любим и обласкан всеми. Степанида, взрослая старшая сестра, заботилась о нём как о собственном ребёнке. Братья защищали от злых соседских гусей, помогали вовремя улепетнуть от грозы всей округи – страшного быка Грома, а задиристым мальчишкам и в голову не приходило обидеть Ванюшку – все разбегались прочь с дороги, когда на деревенскую улицу выходили лихие братья Некрасовы.

Лицо отца Ванюшка не запомнил. Помнил ощущение защиты и покоя, исходящее от отца, который всегда был где-то рядом. Отец тесал брёвна для нового дома – Ванюшка рядом играл в куче душистой еловой коры. Отец вырубал в брёвнах выемки – Ванюшка строил из щепы игрушечные избы, конюшни, заплоты. Наигравшись, вместе с братьями собирал щепу в корзины.

Вечерами семья собиралась за столом вечерять. Во время еды разговаривать не разрешалось. Каждый из детей, кто осмеливался нарушить запрет, немедленно получал в лоб отцовской деревянной некрашеной ложкой. Мать ставила на стол большое блюдо с тушенной в печи картошкой или капустой, а то и с ритатуйским супом, и все хлебали по очереди, держа под ложкой ломоть хлеба, чтоб капли не падали на стол. Отец рассказывал, что его дед воевал когда-то в самой Франции, там и научился стряпать густой ритатуйский супчик из всех овощей, какие только в доме найдутся. Ничего особенного, а тоже – французский.