Юлия Парфенова - По весеннему льду

А потом у Лики случился новый приступ. Как он первый раз сидел около её оболочки, по-другому это и назвать нельзя было, Матвей запомнил навсегда; безвольное тело, пустой усталый взгляд, глаза словно слепые. Он опять повёз её в клинику, Анжелика на грамотных препаратах вошла в стойкую ремиссию, реактивный психоз ей сняли. Но больше они не встречались. Матвей оплатил билеты до Краснодара, к горам, всегда видным из окна в туманной дымке. Он надеялся, что там, в привычной обстановке, боль утихнет. Тем более Лике постоянно звонил пожилой отец, звал домой. Матвей слышал его тихий, задыхающийся голос, и не мог представить, что будет с несчастным, когда дочь вернётся без внучки.

Он нашёл в соцсетях страничку Катиной матери, не мог перестать думать о её будущем. Чувствовал непонятную ответственность, причём даже не перед Ликой, а перед её дочерью. Долгое время там не было ничего обнадёживающего, но потом вдруг появилось семейное фото – улыбающаяся женщина с короткой стрижкой, в которой Матвей не сразу узнал свою вечно печальную пассию, и молодой мужчина с малышом на руках. Светловолосый мальчик был очень похож на мать. Матвей несколько секунд смотрел на фотографию и при этом чувствовал целительное освобождение от застарелой тяжёлой боли. И больше на страницу Анжелики не заглядывал. А на могилу Русалочки ездил, ставил свежие цветы, вспоминал рисунки с маленькими рыбками, плывущими куда-то по одиночке и стайками. Только его молчунья знала, куда плыли эти рыбки.

Он долго переживал по поводу собственной возможной профнепригодности. Эмпатия, доходящая до слияния с чувствами пациентов, сделала бы врачебные будни постоянной пыткой, мешающей работе. Но, пережив смерть Русалочки, Матвей вышел на какой-то другой уровень стрессоустойчивости. Как ни странно, такой опыт помог ему.

Дома постепенно всё наладилось. Они с Томой очень хотели дочь, но уже не получилось. Беременности прерывались в самом начале. Тома стала реже ходить на службы, и старалась делать это одна, без мужа. Потом в ней произошёл какой-то незримый перелом, и она перестала даже молиться. Все пигменты, кисти, доски для икон были обёрнуты полотенцем и убраны очень далеко.

Матвей даже закряхтел и потёр лоб, держа руль одной рукой. Воспоминания рухнули на него, придавив своей тяжестью. Он вспомнил, как Тома часто призывала его всё проговаривать. Все проблемы прошлого и текущие тоже. А он иронически замечал, что это глупые новомодные советы психологов. Ещё он прекрасно помнил, что надо остерегаться тех, кто внушает чувство вины. Дабы они не обрели власть над твоей личностью. Так он всегда думал. Сейчас он не был в этом уверен. Его ошибки были тайной, и никто не пытался им манипулировать… Тогда почему так больно вспоминать далёкое прошлое? Да, надо рассказать жене всю историю с Ликой. Найти подходящий момент и рассказать. И только, приняв такое решение, Матвей осознал, как это будет тяжело сделать. После этого он набрал номер невролога.

Звонок Павла раздался, когда Матвей уехал, а Тома, наконец, успокоилась и уже почти не чувствовала ставшего привычным недомогания.

– Ты приедешь ко мне? – возбуждённо спросил школьный друг. – Тома, ты приедешь ко мне? Представляешь, я, кажется, нашёл мать Серого! Есть поселение в Горной Адыгее, там места силы, там потрясающая природная энергетика! Можем поехать все вместе: Серый, я и ты!

Тома хотела сказать, что болеет, и вообще не хочет слушать всякий бред, но с ужасом поняла, что слушает и даже не возражает. Голова налилась тяжёлым жаром. «Что со мной происходит?» – совершенно беспомощно спросила она сама себя, уже собираясь выходить из дома. Тома еле держалась на ногах, плохо представляла себе, как будет вести машину, но какая-то неодолимая сила заставляла её ехать, судя по всему, к совершенно безумному Павлу.

«Откуда он узнал, где живёт эта женщина? Какая, к чёрту, Адыгея?» – недоумевала Тома, выискивая среди хрущоб Тихорецкого проспекта, буквально утонувших в густом море деревьев, нужный номер дома. Наверное, решила она, сказал биологический отец, ведь Пашка с ним как-то общается.

Маленький тесный лифт не работал, на дверях висела бумажка. На лестнице Тому затошнило от волнения так, что она остановилась передохнуть. Передохнула, потом глубоко вдохнула и выдохнула. Завершив таким образом все возможные психотерапевтические манипуляции, она позвонила в квартиру. У Томы создалось чёткое ощущение, что она пришла тайком на место преступления. Никто на звонок не отозвался, и она тотчас перестала волноваться и начала беспокоиться. Она позвонила ещё раз.

Её недавний сон обретал вполне явственные черты. Тома даже посмотрела наверх – нет ли там русалки с шелестящим голосом? Нет, наверху было тихо.

Она уже собиралась уйти, даже почувствовала облегчение. Но тут же услышала шаги. И не шаркающие, а вполне себе бодрые. Бодрые, быстрые и лёгкие. Поэтому Тома даже не удивилась, когда увидела в проёме открытой двери не Пашку, а худого угрюмого подростка с тёмными растрёпанными волосами, внимательными глазами и в футболке с огромной надписью – Do Not Disturb. Пониже мелкими буквами было добавлено – I’m already disturbed enough.

– Сергей? – с вопросительной интонацией сказала Тома.

– Допустим. А вы кто? – подозрительно спросил парень.

– Я… – Тома растерялась. – Я, Тамара, школьная подруга твоего отца. Я всего два раза… Да, я не знаю, как лучше к тебе обращаться – Сергей или Глеб?

Взгляд парня стал ледяным и отстранённым.

– А… Тамара. Вы и есть Тома. Меня зовут Сергей и никаких других имен мне не нужно, – процедил он тоном, не предвещавшим ничего хорошего. И добавил: – Мало мне его рассказов, так вы ещё и вживую сюда заявились? Нет, серьёзно? Думаете, мне мало журналюг, которые меня у подъезда караулили? Правда, он их прогнал, это он умеет. И сказал, что никакие шоу нам не нужны. А теперь, вот, вы.

Под безликим «он» явно скрывался Павел. Больше всего Томе хотелось сейчас развернуться и уйти, чеканя шаг. Да, надпись на футболке этого молокососа вполне соответствовала его настроению. Тома даже сделала движение в сторону, но остановилась. Она вдруг за долю секунды вспомнила, как бесился её Лёшка, когда неожиданно у Томы воспалилось родимое пятно, и на месте невинного коричневого пятнышка за несколько часов возникла красная большая опухоль, похожая на пуговицу от пальто. Всё-таки её быстрые погружения в прошлое иногда приносили пользу.

Сыну стукнуло тогда тринадцать, и он переживал тяжёлый начальный период подростковой психологической ломки, и очень походил на Томиного собеседника. Пока Тома ходила прямая, как палка, потому что на месте удалённой опухоли на спине красовался нестерпимо чесавшийся двойной шов, и вся семья две недели ждала результатов биопсии, Алексей пережил несколько разных стадий протеста. Каждая стадия знаменовалась бурными и громкими скандалами, которые гасил Матвей, у Томы на это просто не было сил. Она старалась быть спокойной, чтобы не расцарапать каким-нибудь подручным средством свежие швы. Сын сначала искал информацию в Интернете, потом приставал к отцу, потом два дня отсутствовал дома – морально готовился к материнской смерти у лучшего друга. Когда пришли результаты биопсии, и стало ясно, что опухоль доброкачественная, а мать семейства будет здравствовать, Лёшка, ершистый, неуступчивый, грубоватый, плакал как маленький. И эти слёзы смыли из памяти Томы все его изощрённые методы борьбы за независимость.