Лори Лютер - Подержи моё пиво

Глеб автоматически выпустил из рук коробку с пиццей и, потеряв равновесие, упал назад, но тут же встал и по старой привычке принял бойцовскую позу, однако мужик, который держал упаковку с пиццей одной рукой, поздно заметил, что коробка раскрылась, и её содержимое начало выскальзывать наружу. Ловить её было уже поздно. Выругавшись, мужик с размаху закинул горячую пиццу Глебу на голову, а тот, занеся руку, успел ударить только в закрытую деревянную дверь, да и то слегка.

– Вот чертила, – выругался он. Кулак саднил, но он не придавал значения боли, а думал лишь о том, что теперь придётся объясняться в ресторане, и, скорее всего, выплачивать штраф. Потому что платит, как всегда, тот, кто проиграл. Тот, у кого и так ничего нет. Тот, на кого удобнее всего всё повесить. Это было даже как-то по-библейски: «…ибо всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет». Будучи человеком лишь отчасти верующим и совершенно не религиозным, он стремился изучить всё, во что верят другие люди, чтобы понимать, с кем он имеет дело, но при этом Глеб умудрялся не привносить в это эмоций: он не питал ни любви, ни ненависти ни к верующим, ни к атеистам. В конечном итоге, каждый из них был индивидуален. Всякому имеющему дастся… Глеб усмехнулся, подумав, что даже библию как будто писали (или переписывали?) какие-то капиталисты. Она требовала доработок. Оставив перевёрнутую пиццу лежать у двери, он с чувством незавешенности важного дела вышел из подъезда и поехал домой…

Глеб тяжело вздохнул и открыл ключами дверь в квартиру. Он старался зайти как можно тише, но как только он переступил порог, Катя включила слепящий свет и, стоя в проёме между прихожей и комнатой, стала сверлить его взглядом. Она была в старом поношенном грязно-розовом халате, уголки губ её, как всегда, были опущены, а уставший взгляд не был похож на взгляд любящего человека. Или это просто был взгляд человека обиженного и уставшего.

Глеб сказал лаконичное «привет» и стал снимать ботинки, зная, что молчание продлится недолго.

– Во что ты опять вляпался? – спросила она своим высоким звонким голосом, какой бывает в её возрасте только у женщины непьющей и некурящей. Глеб тяжело вздохнул.

– Ни во что, – примитивно ответил он, но потом добавил: – Клиент такой попался. Ничего нового.

Он с радостью бы поделился с ней этой историей, как и любой другой, не упуская подробностей про то, как и с какой силой был нанесён удар, но она бы разозлилась ещё больше – это он знал наверняка. За всё недолгое время их совместной жизни они неплохо изучили повадки друг друга.

Катя наигранно усмехнулась и, заправив за слегка оттопыренное ухо выбившуюся из «хвоста» прядь скудных сухих соломенных волос, запричитала:

– Ну сколько можно, а? Я сомневаюсь, что все курьеры приходят домой с разбитыми рожами. Это у тебя вечно то клиент такой, то жизнь такая, и все вокруг ублюдки и сволочи.

– Не начинай, пожалуйста, – устало попросил Глеб. Он слышал эти слова много раз, и хотя и сам не понимал, почему ему постоянно достаётся, был уверен в своей правоте. Он прошёл мимо Кати (целоваться при встрече уже давно вышло у них из привычки, особенно после таких приветствий) и аккуратно приоткрыл дверь в маленькую комнату. Там, в нежно-голубом свете ночника он увидел мирно спящего сына Кати, семилетнего Ваню. Как обычно, Глеб хотел лишь проверить, что ребёнок спит. Он уже собирался аккуратно прикрыть дверь, но Катя опередила его, с силой её захлопнув.

– Он спит, – захрипела она, как полузадушенная змея.

– А ты хлопаешь дверью, чтобы его разбудить? – стараясь сдерживать голос, огрызнулся Глеб и направился в ванную, тотчас забыв о конфликте. Катя развернулась и пошла спать, ворча что-то себе под нос. Можно было не сомневаться – утром она проснётся в том же настроении.

Наскоро вымыв руки и лицо и вытерев его старым вафельным полотенцем, Глеб побрел на кухню, где на большой и тяжёлой сковороде пожарил себе яичницу с сосисками. Нарезал хлеба, кинул в большую кружку с кипятком пакетик дешевого чая, который даже не имел запаха, сел за стол у окна, едва уместившись между столом и стеной. Не торопясь ел, не обращая внимания на сильное жжение разбитой губы от горячего чая и сосисок, и спокойно думал о том, что скажет в свою следующую смену на работе, и надеялся, что когда он пойдёт в спальню, Катя уже будет спать и не станет по своему обыкновению ворчать даже сквозь сон.

За окном было темно, на небе – ни одной тусклой звёздочки, только несколько светящихся окон в доме напротив озаряли небольшой дворик со старыми трехэтажными многоквартирными домами. В это время в маленьком городишке уже не встретишь прохожих. И всё же боковым зрением, накалывая на вилку кусок разварившейся и взбухшей, словно она была вовсе не из мяса, сосиски, Глеб увидел внизу во дворе какое-то шевеление. Нет, он не имел привычки наблюдать за всем, что происходит на улице, но в то же время не имел привычки упускать мелочи. Так повелось еще с глубокой молодости – тогда во дворах в это время суток не могло происходить ничего хорошего и даже ничего нейтрального. Любое движение означало драку, алкашей, наркоманов, милицию или просто какие-то разборки. По мнению Глеба, мало что поменялось в мире, разве что милицию переименовали в полицию, да разборки стали тише, и их причиной всё чаще были деньги, а не то, кто с какого района. Тем не менее, случалось всякое: Глеб прекрасно понимал, что от людей можно ожидать что угодно, даже самую невообразимую дурость, про которую обыватель скажет «да нееет, ну уж так никто бы не сделал!». Люди способны не просто сделать любую дурацкую гадость, но ещё и гордиться ей.

Глеб оторвался от еды и пристально поглядел вниз. Движение было необычным, не таким, когда кто-то просто проносится мимо или выходит покурить во дворе. Глеб разобрал две сутулые фигуры, суетливо рыскающие возле одного из подъездов дома напротив. Ещё толком не разглядев их, он по их перемещениям чувствовал, что им надо и для чего они здесь – для этого понимания ему потребовалось не больше нескольких секунд. Неприятная ядовитая волна гнева подступила к горлу, в висках застучало. Глеб отвернулся от окна и сжал в кулаке вилку. Нацепил на неё кусок яичницы, но есть уже не мог. Он положил вилку на тарелку, встал из-за стола, вышел с кухни и, застыв в прихожей, на мгновение прислушался: похоже, что Катя и Ваня спали. Тогда Глеб накинул свою короткую черную кожаную куртку и решительно выскочил во двор. Там он сразу увидел их: тощие сутулые фигуры выдавали молодой возраст непрошенных гостей.

– Эй, – присвистнув, окликнул он парней в капюшонах. Не сбавляя шага Глеб направился к ним. Те обернулись, но остались на своих местах – стояли возле скамейки у подъезда соседнего дома. Глеб приблизился и теперь смог их разглядеть. Ну конечно, всё как он и думал. Две сопли лет восемнадцати – двадцати, не больше.