Лори Лютер - Подержи моё пиво

Остановил машину, вышел. Перед клубом никого не было, а это значило то, что либо концерт давно кончился и все разошлись, либо мероприятие было совсем уж неинтересное и выступали какие-нибудь учащиеся музыкальных рок-кружков, посмотреть на которых никто не ходил. Обычно перед клубом тусовались все местные панки и хардкорщики. Ведь им особенно больше негде было тусоваться в этом городе, как и самому Глебу. И хотя он был ощутимо старше подавляющей части местной публики, не было места, где он чувствовал бы себя так же уютно и хорошо.

Глеб подошёл к клубу и, стараясь не обращать внимание на отсутствие звуков изнутри, дёрнул дверь. Закрыто. Скептически цокнув языком и оглянувшись в растерянности, он побрёл обратно к машине. Пришлось всё-таки ехать к себе.

До недолгого сожительства с Катей Глеб жил здесь: в квартире трёхэтажного старого дома жёлтого цвета. Когда-то это была коммуналка, а теперь тут осталось по одной семье на этаж, при этом пользоваться всеми пустыми комнатами этажа не представлялось возможным – те, которые не принадлежали его семье, были наглухо закрыты, заперты на замки, а выбитые оконные стёкла заменили прогнившие доски. Эти комнаты были никому не нужны, в них лишь собиралась пыль, но стоило кому-то поставить стекла вместо досок, тут же являлись органы местной управы и выписывали штраф, да грозили пальцами. Это вызывало у Глеба гнев и негодование. Хотя другие комнаты были Глебу без надобности, он не понимал, почему нельзя просто отдать лишние, ничейные комнаты, к примеру, многодетным соседям снизу, которые живут одни на этаже, но вынуждены ютиться вшестером в двух комнатах. Нет, конечно он понимал все эти бумажки, законы и правила. Но не понимал, почему нельзя сделать их более человечными и логичными. Нет… бедные станут беднее, богатые богаче, а лишнее останется лишним – лишь бы никому не досталось бесплатно то, что кто-то (пусть только теоретически) сможет купить. И только попробуйте поспорить!

Сам же Глеб тоже был здесь не один. В соседней комнате обитала его старшая сестра и её муж. Глеб испытывал к ним противоречивые чувства: он любил их, потому что так он был воспитан, но старался не проводить с ними слишком много времени – оба то и дело норовили сесть ему на уши и не слезать до самого упора. Но он выкидывал эти мысли. «Они хорошие люди, хоть и немного потерянные в этом мире», – думал он, – «они – моя семья». При этом он старался не думать о том, что и сам он немного потерян в этом мире. Что за жизнь – отработать смену, да поскорее ускакать в клуб, чтобы позабыть обо всём. Все его знакомые, движимые теми же мотивами, давно сторчались или спились, но Глеб каким-то чудом знал, когда нужно остановиться. Это отличало его от тех, с кем он рос, и позволило в сорок лет всё ещё оставаться в живых. Он понимал: мы все наркоманы. Одному нужен просмотр сериалов по десять часов в день, другому не обойтись полдня без секса, третьему необходимо одобрение каждого его чиха. Но наименее лицемерные из нас просто подсаживаются на алкоголь и вещества.

Он открыл дверь и очутился в старом длинном коридоре с обшарпанными бежевыми в вертикальную полоску обоями. Включил тусклый свет, скинул кроссовки и куртку, стараясь производить как можно меньше шума. Привычка заходить сюда тихо выработалась у него ещё в детстве, когда он жил здесь со всей тогда ещё большой семьёй и соседями. Тогда все вечно друг другу мешали, путались друг у друга под ногами, занимали очередь в ванную и туалет, ругались из-за немытой посуды и неправильно поставленной обуви. Маленький Глеб, у которого старшая сестра вечно отнимала всё что можно, только и ждал, когда бабушка заберёт его на лето в свой дом в Подмосковье, где у него не было друзей, но зато не приходилось ни с кем конкурировать за место в туалете или у телевизора. Бабуля забирала его одного, потому что сестра вечно что-то ломала, убегала и трепала нервы, а пожилому человеку это было совсем не нужно.

Но теперь тут стало значительно тише. Глеб не был тут около года, может, чуть больше – с тех пор как переехал к Кате. Никогда ему, за все сорок лет, не удавалось прожить с одной женщиной дольше этого времени. Полгода, год – не больше. И всегда инициаторами разрыва были они. Все жаловались на разные вещи – то на неспособность Глеба зарабатывать достаточную – для них – сумму, то на его отсутствие дома по вечерам и походы в клуб, то, как Катя, на его упрямый характер и привычки. Глеб, конечно, не был рад такому положению вещей, но всё же это уже не удручало его – он давно к этому привык и смирился с тем, что, похоже, спутницу жизни, которую всё устроит, он так и не найдёт. Впрочем, давно, когда он был совсем молод, он думал, что нашёл её. Но потерял – жизнь тогда скорректировала его планы, поселив в его юной душе и разуме ненависть к даже самым мелким преступникам и отвращение к тем, кто не жаждет справедливости.

Сейчас он только и думал, справится ли Катя одна с воспитанием сына. У самого Глеба детей не было, но к Ване он быстро прикипел – пацан был в его жизни такой один: искренний, доброодушный, не запачканный историями и дурацкими «взрослыми» желаниями. Нормальный ребёнок, у которого было всё впереди – если только он не погрязнет в плохой компании или ранних разочарованиях. Глеб так хотел оградить его от всей этой гадости мира, с которой столкнулся сам, но понимал, что теперь, когда ему пришлось уйти, всё это снова в слабых руках Кати.

– Но она такая бестолковая, – тихо сказал он сам себе с горечью. Произнеся это, он тут же осёкся, понимая, что эти слова – просто результат досады от того, что она выгнала его сегодня. Да, возможно, некоторая бестолковость в ней и была, но откуда она взялась, Глеб тоже понимал. Кате, самой напуганной жизнью и разочарованной в мечтах, это было простительно. Многократно обманутая, она уже ничего хорошего от жизни не ждала. Но что она даст Ване, если ей самой ничего не досталось?

Глеб прошёл в ванную, стараясь не шуметь и не задеть вечно оттопыренный уголок пыльного серого ковра. Сестра с мужем, очевидно, спали, иначе бы уже атаковали его с порога, что-то спрашивая и о чем-то рассказывая. Будить их Глебу очень уж не хотелось, то ли из-за этой их манеры набрасываться на людей с бессмысленными разговорами, то ли просто потому что будить спящих людей нехорошо.

Он закрылся в ванной, снял свою простую чёрную футболку, тщательно умылся, растерев мокрыми руками крупную шею и голову, глядя, как в раковину упал ещё один маленький кусочек халапеньо, который он не заметил раньше. Затем, вдохнув смесь запаха ромашкового мыла и канализации, Глеб пристально посмотрел на себя в зеркало. Раздутая губа уже не болела, но запекшаяся кровь только начинала стягивать кожу. Глеб опустил взгляд ниже: на левом плече красовался глубокий старый шрам телесного цвета, на котором ещё можно было разобрать отпечатки зубов. Пьяный (разумеется) знакомый решил, что Глеб по какой-то причине обязан поделиться с ним пивом, а когда был обозван и послан подальше, не нашёл ничего лучше, как вцепиться зубами в плечо и вырвать кусок мяса. Глеб вздохнул – самая бестолково полученная травма, единственная, о которой он искренне жалел.