Татьяна Раевская - Пациентка

Я отлетела в сторонку. Неожиданно пространство передо мной стало меняться, заколыхалось, и все тело мое завибрировало, и я поняла, что Он здесь, со мной, а не там, на кресте. Что Он – Живой, а не мертвый. И такая мощная от Него шла сила – а я видела только колебания пространства, оно как будто размывалось перед глазами, так что я опустилась на колени и закрыла глаза. И тогда кто-то подошел и меня благословил – на лбу крестик нарисовал. Я настолько явно почувствовала это кожей, что у меня и сейчас лоб горит, когда я это описываю. Благодать и слезы… Я была так счастлива! Это был Он, сам Иисус. Вы понимаете?

– Да, понимаю, – сказал он почти механически. Он понимал мало. На что это похоже? Сновидческая иллюстрация катабасиса 9 9 Катабасис (греч.) – сошествие в ад (лат.descendus ad inferos), мифологема, возникшая в эпоху развитого земледелия. Предшествует анабасису – «восхождению». Вместе катабасис и анабасис лежат в основе некоторых ритуалов, например, Элевсинских мистерий (Википедия). Во многих мифах и религиях герои спускались в преисподнюю, чтобы спасти близких людей (Геракл, Гермес, Орфей) или возвестить благую весть грешникам (Иисус). ? Сошествие в ад, чтобы привнести туда свет и спасти души грешников? Мифологический мотив катабасиса присутствует во многих архаических преданиях. Он обычно связан с трансформацией героя, с неким посвящением.

Но то, о чем говорила эта женщина, описывая мельчайшие детали своего сна, каждое переживание души, не было похоже на известные ему сказки и легенды.

И все же было знакомо. На каком-то другом, не интеллектуальном, уровне. Ведь этот ужас, о котором она рассказывала, вдруг ожил в нем самом, выплыл из детства. Он ощутил его всем существом, хотя был уже не ребенком. Сергей Борисович встряхнул головой, привычным жестом растер шею. Усилием воли заставил себя отогнать прошлое и вернуться к профессиональному «я».

Пациентка настаивала, что ее опыт был внетелесный. Интересно. Хотя, с другой стороны, можем ли мы утверждать, что опыт героев мифов был прожит как-то иначе? Что Орфей ходил за своей Эвридикой в физической форме, а не во сне? Или она не про внутренний ад рассказывала? Да нет, вряд ли. Скорее всего, все-таки это архетипические видения, которые открываются экзальтированным душам и отличаются только личной окраской. В общем, хочет считать себя спасительницей мира, ну ок. Это не диагноз. Пока.

– То, что я поведала, лишь малая толика осознанного. Главное, что я поняла, – нас всех очень любят. Очень! И нас принимают такими, какие мы есть, с нашими слабостями, с нашими страхами. И принимают наш выбор, каков бы он ни был! Это очень важно понять: любой наш выбор – правильный! Он соответствует нам. Он соответствует свободе, которая нам дана изначально. Я поняла, что, если я не пойду на взаимодействие с темным и жутким миром, меня поймут и не осудят. Меня любят, любят. Понимаете? И вас тоже любят! И каждый ваш выбор – правильный. Ошибок вообще не существует. Мы действуем так, как понимаем в данный момент.

Если бы вы могли поступить иначе, вы бы поступили. Но вы не могли. Вот и все. Важно не корить себя за ошибку, а осознать опыт и двигаться дальше, вперед. Ведь мы часто не видим целого. То, что кажется ошибкой, может стать важным шагом на пути.

Меня благословили за то, что я решилась превзойти свой страх, за то, что я выбрала служение свету. Но если бы я выбрала другое, меня бы не осудили!

Она замолчала. Молчал и он. В наступившей тишине отчетливо были слышны заливистые птичьи трели за окном. «Весна идет, весне дорогу…» – подумал Сергей Борисович. Пациентка поискала что-то глазами в воздухе, словно на потолке проявились видимые только ей надписи, и торжественно произнесла:

– Главное, чтобы выбор соответствовал «мне» той, которая существует в этот момент. Исходил из моего естества. Чтобы, совершая его, я не предала себя. Это самое важное. Потому что, предавая себя, мы предаем Бога в себе. А это вообще никому не нужно. Никакие действия, совершенные из чувства вины, чувства долга или контроля, не будут верными. Поэтому осуждать себя нельзя. Нужно себя понять. С пониманием придет прощение.

Она смотрела на него спокойно и расслабленно. Из глаз лучилось доброе сочувствие и неожиданная для него теплота. Но почему-то под ее взглядом он почувствовал себя неуверенно. «Она меня жалеет, что ли? С чего бы?» – пронеслась в голове шальная мысль.

Он взял очки со стола, покрутил их в руках, снова бросил на стол, потер переносицу.

– Спасибо, Мария Михайловна. Продолжим завтра. Отдохните пока, погуляйте.

– Хорошо. Спасибо вам. – Она встала, медленно вышла из кабинета. Он проследил взглядом за ее хрупкой, небольшого роста фигурой. Серебристые волосы, убранные в пучок, серая кофта из мягкой шерсти, шоколадного цвета юбка длиной до лодыжек. Тапки с мягким задником, в которых здесь ходили все. Она шагала неслышно, совсем не шаркая, твердо ставя пятку. Пятка-носок, пятка-носок. «Может, бывшая балерина», – подумал он.

В дверь тихонько поскреблись, и вошла медсестра, тоненькая молодая женщина с мелкими чертами лица, похожая на лисичку.

– Сергей Борисович! Я вам нужна?

– Да-да. Ирина, зайдите ко мне на минутку. Скажите, а что она делала вчера, когда приехала? Во время прогулки или у себя?

– Просто сидела. Сидела с закрытыми глазами и улыбалась. – Ирина протянула ему пачку штампованных документов. Он быстро пролистал их. «Без патологий», «Здорова», «Видимых изменений нет».

– М-да. Еще одна спасительница мира. Хотя бабушка весьма интересна, говорит как пишет… Ну ладно. Пока пусть без назначений. Спасибо, Ирина, вы можете идти. Буду думать.

Медсестра вышла и тихо прикрыла за собой дверь.

Странная все же история. Непонятно, какой диагноз. На первый взгляд, она не выглядела душевнобольной, вот что смущало врача. Тогда зачем она здесь?

Он еще раз посмотрел ее карточку. Мария Михайловна. Восемьдесят три года. Диагноза пока нет. Он вспомнил ее ясные глаза, спокойное лицо, расслабленную позу, мягкую манеру выражать мысли. Речи ее были ему непонятны, но в них не было ни вязкости, ни путанности. Интересно. Очень интересно.

В ушах зазвучал ее голос: «И вас тоже очень любят!», «Поэтому осуждать себя нельзя».

Сердце заныло. Эти слова попали в больное место, в тайное место, где жил маленький мальчик, жаждущий любви и прощения. А «большой мальчик», доктор наук и профессор, психиатр, психотерапевт, завотделением и успешный профессионал, только и делал, что судил себя не щадя. И в смерти матери, и в том, что был плохим сыном, и в разводе, и в том, что был плохим мужем. Врачом он был хорошим, это да. Но врачевать сам себя не мог.

Вздохнув, Сергей Борисович надел очки и открыл ноутбук. Как она сказала? Про тех, кто знает истинное сострадание. Что-то на санскрите. Хисаты? Сатвы? Он набрал в поисковике эти странные слова.