Александр Проханов - Леонид

Александр Трофимович вспомнил молодого сирийского солдата, с которым уселись в разболтанную боевую машину, и та, с диким грохотом, мчалась в руинах, где засел гранатометчик. И когда пролетели опасный участок и вышли из машины, он заметил на шее солдата православный алюминиевый крестик. Они поменялись крестами. Верхотурцев надел на солдата свой серебряный крест, а себе взял простой, алюминиевый. Они расстались, чтобы никогда не встретится. И теперь, с туманными от слез глазами, Александр Трофимович молился о сирийском солдате.

Он вспомнил, как наводил самолеты на укрепрайон под Алеппо. Лежал на вершине холма, рассматривал в бинокль перемещение танков, грузовики с пехотой. Ждал прибытие авиации. По сухой земле текла струйка муравьев. Каждый нес на спине капельку черного солнца. Муравьи не замечали его, не замечали рацию, автомат, близкую долину с тягачами, которые тащили артиллерию, и скоро полетят штурмовики, превратят укрепрайон в клубы горчичного дыма, и он перестанет повторять по рации:

– Я – «Сапсан»! Я – «Сапсан»! Вижу шесть коробок и полсотни карандашей! Прием!

Теперь, в палате ему было жаль муравьев в их неведении, в их целенаправленном слепом стремлении, переносивших на глянцевитых спинках капельки черного солнца.

Снова появился врач с маленькой, как котлетка, бородкой. Заметил слезы на щеках Верхотурцева:

– Что-нибудь болит?

– Мы все заблуждаемся, доктор. Там, у забора жил кузнечик. Так чудесно стрекотал. Не знаю, есть ли он там теперь? – ответил Верхотурцев, боясь разрыдаться.

– Ничего, подполковник. Вы перенесли стресс. Иногда потрясения такого рода меняют генетический код человека. Но это вас не касается. Полетите в Москву. Пройдете обследование, отдохнете. Сосны, черника, кувшинки в озере. И вернетесь в строй.

– Доктор, у лодок такие большие глаза! Как у оленей!

– Ничего, ничего. Дайте я вас послушаю.

Доктор ушел. Верхотурцев остался один. За окном взлетали и удалялись, пара за парой, штурмовики.

Он прислушивался к своему всхлипывающему дыханию. Плод, который жил под сердцем, не исчез, а утратил округлость, ушел из-под сердца и распространился по всему телу, как другая, поселившаяся в нем жизнь.

Эта жизнь была не его. Наделила иной, не принадлежащей ему памятью, иными чувствами, которые он прежде не испытывал.

Он шел по ночной степи, по мелкому снегу. Рядом, почти невидимая, двигалась цепь пехоты. Время от времени раздавался взрыв, мерцала вспышка. Кто-то из пехотинцев падал, подорвавшись на мине. Штрафной батальон наступал на хутор Бабурки. Верхотурцев никогда не слышал об этом хуторе, никогда не шел по снегу в цепи штрафников. Но рука чувствовала холодное цевье винтовки, взрывы вспыхивали в ночной степи, как красные глазницы.

Верхотурцев начинал декламировать стихи, которых прежде не слышал, не знал имена поэтов, их сочинивших. Они появлялись, как сновидения. Там были строки: «Я угрюмый и упрямый зодчий храма, возводимого во тьме». «Синей, чем оперенье селезня, вставал над Камою рассвет». «Бесследно все, и так легко не быть». «Уже второй, должно быть, ты легла». Стихотворения струились, перетекали одно в другое, и ему казалось, что ручьи сливаются в огромное озеро.

Верхотурцев вдруг оказался в застолье, где собралась большая семья. Любимые лица, чудесные голоса, синие чашки фамильного сервиза с золотым орнаментом, стертым от прикосновений бесчисленных губ. Он не знал, чья это семья. Он рос в детском доме, не помнил родителей. Но откуда эти чудесные лица? Почему они кажутся такими родными?

Он слышал рев штурмовика, который вернулся с бомбежки и бежал по бетону, распушив тормозной парашют. Видел, как льется из синего чайника черно-золотая струя.

Откуда все это? Откуда метель в солнечных снежных полях? Цветы вдоль черных лесных дорог? Сизый лед на пруду, в котором застыли воздушные пузыри, и женщина окунает в прорубь шумное ведро, и видны ее синеватые от холода руки? Откуда все это?

В нагретой избе с рыжей керосиновой лампой сидят мужики, пьют водку, их синеглазые раскраснелые лица, черные, поющие рты. А потом, пьяный, он лежит на соломе в санях, след на дороге из-под полозьев тянется, как золотая фольга. Оттуда оно?

Верхотурцев знал, что ничего подобного с ним не случалось. Смерч, подхвативший его над морем, рассек ему грудь, вложил чью-то чужую судьбу, и теперь она тревожила его.

Верхотурцев дремал и сквозь сон слышал гул взлетающего самолета. Гул удалялся, но не пропадал, а превращался в розу. Алый цветок в каплях воды, с прохладным запахом оранжереи висел над его головой. Ему казалось, что в этой розе таилась неведомая сущность мира.

Через два дня Александр Трофимович улетал в Россию. Вместе с ним на транспортном «иле» увозили гробы.

Самолет застыл на взлетном поле. На киле краснела звезда. Из-под киля на бетон спускалась аппарель, открывая черный зев в нутро самолета. На бетоне стояло восемь гробов, накрытых российским флагами. Солнце жгло, блестело на медных трубах оркестра, на вороненых стволах автоматов. Выстроились провожающие офицеры. Командир базы говорил в микрофон:

– Мы прощаемся с нашими боевыми товарищами. Они выполнили приказ Президента и геройски отдали жизни за Россию. Клянемся вам, боевые товарищи, что отомстим врагу, добьем террористов в их логове.

Протрещал салют. Ахнул оркестр. Солдаты в шесть рук поднимали гробы. Вытягивая ноги, строевым шагом шли к самолету. Вносили по аппарели гробы.

– Желаю скорейшего выздоровления, Александр Трофимович, – командир базы пожал Верхотурцеву руку. – Знайте, мы всегда готовы принять вас в наши ряды.

Верхотурцев слушал командира. Тот расплывался, туманился. Глаза Верхотурцева были полны слез.

Самолет могуче взлетел. Верхотурцев сидел на железной скамье, глядя, как солнце падает из иллюминатора на гробы. Знал, что прежняя душа, обитавшая в нем, потеснились. Дала место другой, неведомой душе, сделавшей его другим человеком.

Леонид Леонидович Троевидов в советское время был офицером внешней разведки. Служил в Восточной Германии, курировал концертные группы, приезжавшие с гастролями в Дрезден. Управление разведки в награду за усердную службу выделило Леониду Леонидовичу маленький дачный участок в подмосковном Нахабино. Приезжая из Дрездена в отпуск, Леонид Леонидович с удовольствием обрабатывал свой малый надел. Корчевал пни, привозил плодородную землю, закупал в питомнике саженцы. Радовался, когда жена высаживала цветы и дарила ему милые букеты садовых колокольчиков и ромашек.

Соседями по участку были такие же, как и он, «земледельцы», – инженеры, финансисты, мелкие служащие. Леонид Леонидович, пользуясь «красной книжечкой» офицера разведки, помогал кооперативу доставать водопроводные трубы, бурить скважины, прокладывать дорогу. Вскоре он стал главой кооператива, объединив вокруг себя самых деятельных соседей.