Вадим Кучеренко - Возраст смирения

Однако, открыв дверцу холодильника, он с горечью убедился, что тот был почти пуст, если не считать заветренных остатков сыра, годных разве что на прокорм мышей. Хлеба не было совсем. Сахара тоже.

Только после этого Всеволод Леопольдович вспомнил, что накануне вечером, мысленно шлифуя фразы, которые должны были войти в новое послание Президенту, он настолько увлекся, что забыл сходить в магазин, чтобы пополнить свои продовольственные запасы. Зато обильно поужинал, ничего не оставив на утро. И сейчас должен был расплачиваться за свою забывчивость.

– И прожорливость, – мстительно добавил он, не щадя себя. Иногда Всеволод Леопольдович бывал даже груб, когда чувствовал за собой какую-либо вину.

Выходить из теплой уютной квартиры на улицу, в сырость и холод, да еще и на пустой желудок, ему не хотелось. Но ничего другого он придумать не мог. Можно было бы, конечно, заказать доставку продуктов на дом, как в былые времена, но, к сожалению, его нынешние финансовые возможности такого мотовства не позволяли. Всеволод Леопольдович не скупился, когда у него была работа и, соответственно, заработок, но теперь он был крайне беден, если не сказать нищ.

Это произошло не сразу. Сначала его, безработного, кормила мама, получавшая, как ветеран труда, неплохую пенсию, и он не беспокоился ни о чем. После ее смерти он начал тратить деньги, которые лежали на его счете в банке. Но накопления быстро иссякли, потому что Всеволод Леопольдович не привык себе ни в чем отказывать. И тогда, чтобы не голодать, он начал брать кредиты.

Первый кредит безработному Всеволоду Леопольдовичу дали под залог квартиры, единоличным владельцем которой он стал после смерти матери. Потом были второй, третий, четвертый… Взносы по старым долгам он отдавал, беря новые кредиты. На эзоповом языке банкиров это называлось рефинансированием, но суть от этого не менялась.

Когда-нибудь эта финансовая пирамида должна была рухнуть, однако Всеволод Леопольдович надеялся, что до этого ему удастся найти работу, и все его финансовые проблемы решатся сами собой.

При этом Всеволод Леопольдович не замечал, что в последнее время, устав от многолетних бесцельных поисков, он все реже искал подходящие вакансии, отдавая предпочтение мечтам перед реальностью. Очутившись волей провидения, как он называл это сам, в бурном житейском море, Всеволод Леопольдович предпочитал плыть по течению, веря, что рано или поздно оно само вынесет его на обетованный берег. В утешение себе он часто повторял прочитанную им где-то фразу о том, что не надо думать о хлебе насущном, уподобившись птицам небесным. По этой же причине он не обращался на биржу труда, полагая, что пособия по безработице, которое выдаст ему государство, все равно будет недостаточно даже для полуголодного существования, зато унижений он нахлебается вволю. Всеволод Леопольдович, на свою беду, имел предрассудки. Так, он был излишне горд, учитывая обстоятельства его жизни, но ничего не мог с собой поделать. Он скорее умер бы от голода в своей квартире, чем вышел на улицу и протянул руку за подаянием. Тем более, что и ситуация, какой бы сложной они ни была, пока еще не брала его за горло ни в прямом, ни в переносном смысле. Деньги, пусть и небольшие, у него не переводились, и кредиторы не наседали.

Вот и сейчас Всеволод Леопольдович отыскал в своем кожаном, с тисненым золотым рисунком, портмоне с тысячу рублей мелкими купюрами и горсть мелочи, которую он сунул в карман небрежным жестом, даже не считая. Жизнь его давно изменилась, но некоторые прежние привычки все еще остались. Это был своего рода психологический барьер, который милосердно позволял ему не замечать убогости своей нынешней жизни и не осознавать неизбежность ее краха.

Тем более что внешне он все еще выглядел достаточно привлекательно и даже, если не вглядываться слишком пристально, шикарно. Пальто из кашемира, шелковый клетчатый шарф, широкополая шляпа очень шли Всеволоду Леопольдовичу, помогая создавать образ преуспевающего представителя богемы, которым он никогда в жизни не был, проработав много лет заурядным клерком в коммерческом банке. Но именно работа в банке дала ему способность понимать, как можно завоевать доверие своего собеседника и обмануть его, выставив себя не тем, кем ты являешься в действительности. Он сам не раз выдавал кредиты, доверившись исключительно внешнему виду и обаянию клиентов. Впрочем, за это и поплатился, когда количество выданных им и невозвращенных впоследствии кредитов превысило критическую отметку. Однажды его вызвали в кабинет директора банка, где предложили уволиться тихо, без скандала и внесения в «черный список». Однако, вероятно, директор слова не сдержал, потому что после этого Всеволод Леопольдович так и не смог устроиться на работу в другой банк. Везде ему вежливо, но твердо отказывали. А затем началась эпидемия коронавируса, следом разразился экономический кризис, и в банках, как и во многих других отраслях экономики, началось массовое сокращение персонала. И конца этому не было видно. Очередную волну пандемии без промедления сменял новый кризис. Реальность изменилась настолько, что возврата к прежней жизни уже просто не могло быть.

Однако, по своей врожденной наивности, Всеволод Леопольдович не понимал этого. Он не считал себя пропащим человеком и был уверен, что у него есть не только прошлое, но и будущее. Его возраст смирения, неизбежный почти для всякого человека и включающий непротивление и покорность жизненным обстоятельствам, еще не настал. Да, юность с ее прекрасными, пусть даже и безумными порой, порывами миновала, но на смену ей пришли годы зрелости, не менее чудесные и многообещающие. Всеволод Леопольдович не сомневался, что многое ему в жизни еще предстоит испытать, прежде чем преклонные лета окончательно смирят его, благодетельно подготовив к переходу в иной мир. Но это произойдет еще не скоро. Впереди у него достаточно лет, полных, быть может, неизбежных разочарований, но и очарований тоже. Так он думал, и в своем заблуждении был искренен, как большинство людей, не замечающих или отвергающих то, что могло бы вызвать в них разлад с действительностью.

В это утро, которое так много ему обещало, Всеволод Леопольдович вышел из дома, весело мурлыча себе под нос им самим сочиненную песенку:

– Иду и напеваю.

Такой я человек!..

Всеволод Леопольдович отчаянно фальшивил, но это не мешало ему получать удовольствие. Словно дирижер, управляющий невидимым оркестром, он помахивал рукою в такт незатейливой мелодии.

Нападавшие за ночь с деревьев листья устилали разноцветным ковром двор и шуршали под его ногами, напоминая звуки морского прибоя. Солнце, обычно редко заглядывающее в их двор, со всех сторон окруженный домами, отражалось и множилось в оконных стеклах. Повсюду скакали солнечные зайчики. Всеволод Леопольдович проследил взглядом за одним из них, перед этим едва не наступив на него. И увидел нищего, который копался в мусорном баке, установленном в глубине двора.