Букаракис - Гражданка дальше ручья

Я-то с ним дружил без всякой причины. Началось это ещё в детском саду, в возрасте когда неважно, растёт ли под боком клешня и является ли дедушка партийным функционером.

Мы играли в индейцев и называли друг друга необидными индейскими прозвищами. Я был Верной Клешнёй и мог пояснить при надобности – вытащить клешню из-под рубашки и завязать поверх себя галстуком. А Борька, выбравший прозвище Острый Клык ни разу в жизни никого не кусал.

Лишь однажды, в доказательство своей остроклычности, он попробовал прокусить садовый шланг. В результате зубы его треснули у основания. Не знаю… может, Борькины родители желали ему карьеры телеведущего программы «Время», но скандал поднялся ужасный. Крайним, разумеется, был я. Дедушка ленинского призыва ударил меня в лицо кулаком и сказал: «За всё хорошее».

После стоматологии Добробаба выделял согласные звуки исключительно дёснами. Фиксы его окислялись, наполняя рот ядовитой реакцией. При любой попытке дотронуться до них языком было больно. И Борьке приходилось строить свою речь, экономя на согласных. Что-то вроде «Айяйяй» он ещё мог проговорить. А вот слово «монстр» с четыремя согласными …

Впрочем, я забегаю вперёд. Монстр с четыремя согласными в его жизни ещё появится.

А пока… позвонили дедушке… дедушка сделал несколько волшебных пассов рукой и жизнь Добробабы потекла по иному руслу. Он вдруг попёр на красный диплом, стал светилом пионерской организации… По последним сведениям, собирался жениться на самой красивой районной тусовщице за несколько месяцев до собственного совершеннолетия – брак! Впрочем, с браком была небольшая проблема. Влюблённые отказывались ждать положенных восемнадцати лет. Они желали закрепить свои узы уже в шестнадцать. Что тут поделаешь?

Дедушкины пассы уже не работали; в медицине царила атмосфера уже не ленинского призыва, а чуть ли не декабристского или пушкинского. И родителям Добробабы пришлось решать этот вопрос на антрекотной основе.

«Антрекотной» прозвала эту операцию Борькина мать – именно она была заведующей мясным отделом «Кулинарии». Помощь отдела требовалась для того, чтобы собрать нужные документы – справку о половой зрелости, например. Тут врач упёрся. Он сказал, что от антрекотов не отказывается, но не даст справки Добробабе как минимум до шестнадцати. Против природы, дескать, не попрёшь. От раннего вступления в брак у Добробабы может развиться некроз тканей… Эх, не ржать бы мне над ним, не подначивать бы постоянно на скороговорки с шипящими и не шутить над некрозом тканей… может быть, мы и дружили бы сейчас по-настоящему!

Но удержаться от смеха было невозможно. Никто бы не смог. Особенно когда Борька в компании друзей с гитарой наперевес исполнял уважаемый среди бывших индейцев металл с героической подоплёкой.

«Но если смейть моя застьянет в твоей глоткеее!

Усе будут знать, цтьо уцязвимо злооо!»

У него была замечательная коллекция кассет и прекрасный вкус к музыке. И на компромиссы с обществом Острый Клык не шёл никогда. Он слушал только британский метал. Изредка – как кофе без молока по утрам, для бодрости – металл тевтонский. Чтобы попугать родителей в ход шла местная ленинградская дивизия в лице групп «Фронт», «Трезвость – норма смерти» и «Скорая Помощь». И, главное, никакой эстрады и хохмочек… не как в Москве! И никаких синтезаторов! За это Борьку и уважали.

Конечно, и я его уважал. К тому же, мы когда-то дружили. Возможно, он одолжит мне два рубля… и возможно расскажет, как поступать с физручихой. То есть, не с физручихой, а с директрисой… эх Кактус… дались тебе эти физруки!

Семьеведение

Напевая про смерть, застрявшую в глотке, я поднялся на второй этаж в лифте. Там я полюбовался на надпись «Борька – говно». Надпись была выполнена готическим шрифтом. Несложно догадаться, что это дело рук бывших товарищей Борьки по играм в индейцы.

Добробаба не сразу отреагировал на звонок; промурыжил меня перед дверью минут пятнадцать. Открыв, оглядел меня с головы до ног. Недовольно выдал тапочки. Сам был не в тапочках, но в кроссовках. Поверх футболки с логотипом-молнией был накинут кроваво-отравленного цвета халат.

Невеста добробабина тоже была в полном порядке. Одетая в куртку и сапоги, она яростно крутила перед носом помаду. Дутая куртка была похожа не переморщеный баклажан. А шарф – ну просто яичный желток. Бусы сверкали на её внушительной груди: грудь тоже лихо сверкала. Наклонившись над пианино, она доводила верхнюю губу до цвета обложки от паспорта. Перед невестой стояло маленькое пластмассовое зеркало. В нём отражался маленький пластмассовый я.

– Собираетесь, что ли, куда? – спросил я.

Борька развалился на диване. Перед этим он снял футболку, остался в джинсах с сантиметровыми заклепками на ширинке. Невеста подвела верхнюю губу карандашом и захлопнула зеркальце. Не говоря ни слова, она села Добробабе на колени и принялась класть румяна одновременно на обе щеки.

– Жьём, – пожал плечами Добробаба.

– Чего?

– Когда Борьке шестнадцать стукнет, – сказала невеста.

Должен признать, что закончив с румянами, она стала прекрасна как рябиновое деревце.

– А когда стукнет-то?

– Февотня в вофем вефера. – сделал усилие Добробаба.

– У вас все дома? – поинтересовался я. – Я в смысле того, что может вам лучше будильник на это время поставить?

– Так мы и так завтра утром за документами побежим. Сразу же после будильника, – пожала плечами невеста.

Юмор не прокатил.

Я прошёлся по комнате, провёл рукой по полке с кассетами, хватанув пыли, так, что та не уместилась в горсть. Давно, ох давно Добробаба не прикасался к своему тевтонскому металу.

– И давно уже вместе живёте?

Добробаба задумчиво почесал переносицу. Пассия растянула лицо в надменной улыбке:

– В каком месте?

Вид у неё был такой, будто я собирался разоблачить их союз. Или вторгнуться в постель с непристойными предложениями.

– Я к чему, – терпеливо повторил я. – Я к тому, как всё обставить? Чтобы с родителями не жить? У меня тоже скоро… не скажу, что некроз тканей, но всё равно…

Борькина пассия вздохнула. Лицо её стало добреньким.

– Ну что ты замолчал, Добробаба? Семьеведение проходил?

Добробаба поморщился.

– Может, ты мне предлагаешь объяснить? На собственном примере?

Добробаба покачал головой. Достав из ящика стола трубку, он медленно её раскурил, распыхтел мелкими облачками. Откуда-то появился стакан холодной воды и газета. Получилась смесь политинформации с индейским советом «Навахо-нейшн»

– Фто фофешь уфлышать ты, Вефная Клефьня? – спросил Добробаба, затягиваясь по-взрослому. Дым повалил из ушей. Окна в квартире быстро вспотели.