Александр Солин - Две повести

Признаюсь, мне стоило большого труда удержаться и не рассказать жене голую правду. Я даже стиснул зубы. Но затем, вдруг, ясно представил, в какой свихнувшийся мир задом наперед событий хочу погрузить ее рациональную женскую натуру, и тут же опомнился: помирать буду – не скажу!

Тем временем из телевизора неслось:

– «Все у нас, Луцилий, чужое, одно лишь Время наше. Только Время, ускользающее и текучее, дала нам во владение Природа, но и его кто хочет, тот и отнимает…» Повторяю: «но и его, кто хочет, тот и отнимает!» Виктор Петрович, это в первую очередь вас касается! Да, да, вас! Пригрелись у жены под боком и думаете – от всех спрятались? Слушайте и вникайте!

Уж чего со мной только не было за последние два дня – пора бы, вроде, и привыкнуть – но я не выдержал, напрягся и почувствовал, что вспотел.

– «Укажешь ли ты мне такого, кто ценил бы время, кто знал бы, чего стоит день, кто понимал бы, что умирает с каждым часом?» – вновь забубнил телевизор.

Я осторожно скосил глаза на жену: она прижалась ко мне, пристроив голову мне на плечо и, казалось, дремала.

– Специально для вашей жены сообщаем, – тут же донеслось из телевизора, – что курс доллара до 2009 года будет не ниже 27,5 рублей, профицит бюджета не менее триллиона рублей ежегодно, социальная пенсия в 2008 году будет доведена до прожиточного минимума, а отношение среднемесячной зарплаты бюджетников и средней по экономике в целом возрастет на 2 процента. Номинальная среднемесячная зарплата в 2009 году составит 16006 рублей. А вас, Виктор Петрович, попрошу не отвлекаться! Слушайте и вникайте, не то стрелять буду! «В том-то и беда наша, что смерть мы видим впереди, а большая часть ее у нас за плечами: ведь, сколько лет минуло – все принадлежат смерти».

Я сидел, боясь пошевелиться, чтобы не потревожить жену. Человек на экране сделал паузу, сдвинул очки на кончик носа и сердито взглянул на меня:

– Что вы там ерзаете, Виктор Петрович? Неужели нельзя минуту посидеть спокойно? Учитывая ваше запущенное состояние и малообразованность, я вынужден сообщать вам элементарные вещи. Могли бы и потерпеть!

«А дышать можно?» – спросил я выпученными глазами.

– Дышать можно, – серьезно сказало изображение, поправило очки и продолжило: – «Поступай же так, мой Луцилий, как ты мне пишешь: не упускай ни часу. Удержишь в руках сегодняшний день – меньше будешь зависеть от завтрашнего. Не то, пока будешь откладывать, вся жизнь и промчится».

В этот момент жена пошевелилась. Я сделал движение, чтобы освободить руку, которой обнимал ее за плечи.

– Куда? Сидеть! Я еще не закончил! – прошипел телевизор.

Я застыл, а жена прижалась ко мне еще плотнее.

– «Сам убедись в том, что я пишу правду: часть времени у нас отбирают силой, часть похищают, часть утекает впустую. Но позорнее всех потеря по нашей собственной небрежности. Вглядись-ка пристальней: ведь наибольшую часть жизни тратим мы на дурные дела, немалую – на безделье, и всю жизнь – не на те дела, что нужно». Я кончил. Свободны. Вникайте и не забывайте, что Время следует воспринимать исключительно с учетом проекции четырехмерных явлений на трехмерный мир ваших чувств, – закруглился мужик, подмигнул и исчез с экрана.

– А теперь прогноз погоды на завтра, 29 апреля… – впорхнула на экран метео-кукла.

Жена оторвала голову от моего плеча, выпрямилась, потерла свои большие серые глаза и сказала:

– Ах, как хорошо я пригрелась! Даже задремала! Что это там говорили про зарплату бюджетникам?

– Повысят. Обязательно повысят! – успокоил я ее и пошел менять мокрую футболку.

Зайдя к себе в комнату и стащив футболку, я подумал, что надо бы принять душ, но тут же пришел к практическому выводу, что еще не вечер, и кто знает, что ОНИ могут учудить ко всему прочему. Как бы не пришлось попотеть сверх нормы.

Напялив сухую футболку, я зашел к детям и поцеловал их с таким значением, будто уходил на войну. После чего вернулся к жене на диван. Состояние моего духа было ни мрачным, ни боевым, а, скорее, никаким, готовым, тем не менее, опрокинуться в ту или иную сторону в зависимости от обстоятельств. Жена, подобрав под себя ноги, снова прильнула ко мне и расслабленным голосом спросила, как дела на работе. Я воспользовался моментом, убрал звук у телевизора на тот случай, если очередной чудак с экрана вдруг опять возьмется учить меня уму-разуму, и сообщил, что, скорее всего, в ближайшее время уеду в командировку.

– Предупреди меня заранее, чтобы я успела тебя собрать, – сонным голосом сказала жена.

Сам не знаю, зачем я сказал про командировку. На самом деле ни в какую командировку я не собирался.

«Как странно устроен человек! – думал я, скользя щекой по мягким локонам жены. – Вот сидим мы рядом, два близких существа, голова к голове. Кажется, подумай один из нас о чем-нибудь, и мысли, как искры, сами побегут к другому. Ан нет, не бегут! И одному из нас в данный момент совершенно невдомек, что происходит с другим. И это притом, что внутри у другого, то есть у меня, настоящая революция. Загадочная природа! Создала биополе и не предусмотрела сопутствующего ему средства коммуникации. Вместо этого подвесила корявый, заплетающийся язык, который немалая часть людей использует в прикладных целях чаще, чем по прямому назначению. Вот и выходит: пока не пошевелишь языком – никто ничего не узнает. А если рассказать нельзя? Значит, так и помирать со своей революцией в обнимку?» – думал я, посматривая на картину неизвестного художника под названием «Домашний уют в оранжевых тонах с затаившейся в нем нечистой силой» и стараясь по возможности отвлечь жену от телевизора. Для этого я обнял ее покрепче, активно потерся щекой по волосам и даже поцеловал два раза в лоб. Поцелуй я ее третий раз – и это было бы уже приглашение. Я же, честно говоря, ни о чем таком сегодня думать не мог.

Взамен я стал рассказывать ей про то, какие забавные типы попадаются в маршрутках; как много людей с мобильниками слоняется по городу без дела в рабочее время; какая ушлая нынче пошла молодежь; про Хотябыча, который обещает подкинуть премию на приличные часы; про сумасшедших людей, что выстраиваются в очередь за автографами знаменитостей под присмотром милиции; про черные лимузины, в которых возят всякий сброд; про то, что дни, как бусины, нанизываются на нитку времени, а мы толком нигде еще не побывали – хотелось бы поехать туда, где влажный запах зелени, земли и невидимой жизни проникает в легкие, отравленные свинцовым дыханием города.

Не знаю, заменил ли я ей своим рассказом то, на что она рассчитывала, но в ходе моего повествования жена несколько раз вскидывала на меня свои серые глазищи, излучая ими полное удовлетворение.