Василий О`Строг - Второй расцвет Ануриса. Книга первая

– Да-да, тут, – встрепенулся я. – Извини, не отошёл ещё видимо до конца.

– Тогда отдыхай. И вот ещё, – Аба махнул рукой телохранителю с корзиной, тот вынул из неё какие-то тряпки и просунул их в клетку. – Это тебе кое-какая одёжка. На твою даже просто смотреть уже сил нет никаких. И это… тебе принесут ещё бурдюк воды, ты бы помылся хоть как-нибудь.

– Спасибо, Аба. И за то, и за другое.

Ир-Земах кивнул и собрался уходить.

– Погоди, а как там Эзарил? – вспомнил я.

– Ничего, поправляется. Ходить пока не может, иначе, думаю, уже зашёл бы в гости.

– Ну, это вряд ли, – я усмехнулся. – Как мне показалось, он наших не очень жалует.

– Может и не очень, – задумчиво ответил маг, делая знак телохранителям отойти подальше. – Только пока ты тут у Мраны пороги оббивал, эльф там весь извертелся. Он, понятное дело, ничего не спрашивал, горд безмерно, но глаза у него всё это время были как у собаки, что кость выпрашивает. А сегодня днём я к нему заходил и между делом обмолвился, дескать, вампир-то наш очнулся, сознался в том, что он дебил и снова спать увалился. Пришлось, правда, пояснить кто такой дебил, так эльф только плечами передёрнул, мол, он и так это всегда знал, потом ухмыльнулся краем рта, отвернулся к стенке и заснул. Босорг, ты когда-нибудь видел, чтобы эльф улыбался? Я имею в виду именно проявление чувств, а не тот оскал, которым вы друг друга потчевали при знакомстве. Я вот его знаю уже шесть лет, и единственные эмоция, какие я у него на лице видел – это ярость во время боя и высокомерие по отношению ко всем окружающим. А тут он ухмыльнулся, понял? Эльфы они же вообще, как деревянные, их с детства воспитывают всё в себе держать, дабы вдруг чем-нибудь честь свою не уронить, а тут этот пенёк взял и ухмыльнулся. Не знаю, чем ты ему приглянулся, он вообще сложно с людьми, да и с нелюдьми сходится, особенно если учесть, что у вас с эльфами война вековечная и непримиримая. Не как с людьми, они же рабами никогда не были, партизанили по лесам всегда и изводили вас при любом удобном случае. Ну, да это ты и сам знаешь. Ладно, отдыхай, пойду я, – маг отвернулся и двинулся к своему шатру.

– Аба, – позвал я, – передай Эзарилу, что я желаю ему скорейшего выздоровления.

Ир-Земах остановился, посмотрел мне в глаза, кивнул и пошёл дальше.

Отпив, примерно половину бутыли, я тщательно закупорил сосуд и прилёг на пол. Прохладная степная ночь убаюкивала треском насекомых, а лёгкий ветерок обещал хорошие сны. Какая-то мысль зудела у меня в голове, но я решил подумать о ней завтра и, уступив желаниям своего организма, провалился в сон.

На этот раз я проснулся вместе с общим подъёмом лагеря, вполне отдохнувшим. Изматывающая слабость исчезла без следа, головокружение и какие-либо болевые ощущения отсутствовали. Я снова был свеж и полон энергии. В клетке обнаружился второй мех с водой, который мне, видимо, закинули вчера, когда я уже спал. Быстро сбросив своё пропитанное потом и кровью грязное тряпьё, я принялся отмываться. Правда «отмываться» – это слишком сильно сказано, учитывая ограниченность в воде и банального отсутствия мыла, но кое-как ситуацию удалось улучшить. Попутно осмотрев себя, я заключил, что похудел ещё сильнее, и теперь мой внешний вид, наверное, действительно напоминал о последствиях содержания в концентрационном лагере. Н-да… Ситуация могла бы быть весьма смешной, не будь она такой грустной. Даже с моим новым организмом, с его повышенной регенерацией, я провалялся в коме пять дней, и по словам ир-Земаха, меня ещё их штатный лекарь пользовал без устали. Сдаётся, мне здорово повезло избежать участи заполучить кол между рёбер. И почему-то хотелось верить, что Аба нянчится со мной не только из желания прогнуться перед начальством, преподнеся меня в качестве редкого подарка. Но тут же я сам себя одёрнул. Будь осторожен, болван! Товарища себе нашёл! Товарищей в клетках не возят! Кто ты такой для него? Забыл, что он сказал? «Никогда не слышал, чтобы вампир пил чью-нибудь кровь, кроме двуногих разумных рас». И о чём это говорит? О том, что ты паразит! И не какой-нибудь там временный или случайный, а самый настоящий облигатный паразит. Без людей ты жить не можешь от слова совсем. И связь эта образовалась миллионы лет назад, ибо даже твой внешний вид эволюционировал так, чтобы быть максимально похожим на человека. Мимикрия, едрит-мадрид. И люди на протяжении всей своей истории прекрасно знают, кто именно на них паразитирует, и кто конкретно является их биологическим врагом номер один. А потому выброси все свои розовые сопли из головы и осознай уже, что тебя взяла в плен твоя собственная еда и везут тебя не в качестве забавной зверушки, а именно как врага всего рода человеческого. Антихрист, блин. Так что думай, как свалить от этих «сладких пончиков», иначе твои шансы заполучить свой кол станут стопроцентными.

Ладно, подумал я, надевая чистую одежду, давай сначала. Что у нас есть хорошего и плохого? Начнём с плохого. Я еду в клетке, из которой не могу самостоятельно выбраться. Хмм… А если проверить? Оглядевшись по сторонам и выбрав момент, когда в суете собирающегося лагеря на меня вроде никто не смотрел, я уперся плечами в одну стенку клетки, а ногами в противоположную и поднажал. Прутья заскрипели, но с места не стронулись ни на миллиметр. Ожидаемо вообще-то, если уж рывок мантикоры не повредил клетке, то я подавно сломать её не смогу. Значит варианта два: либо ждать пока её откроют сами, либо убедить (заставить, перехитрить, обмануть, слово можно подставить любое) кого-нибудь постороннего её открыть. Но этим посторонним может быть только сам ир-Земах, ибо ключ, подозреваю, есть только у него. И это вторая сложность, так как маг далеко не дурак и на мякине его не проведёшь. Из хороших известий у нас было только то, что я ещё жив и снова здоров. Не густо.

Прикидывая так и сяк, я с каждой новой идеей всё больше убеждался в тупиковости ситуации. В итоге совсем заморочил себе голову и решил сделать перерыв. Присев в свой любимый угол, допил оставшуюся кровь из бутылки. Лагерь за это время успели полностью собрать, и телеги медленно растягиваясь в колонну, одна за другой выезжали на дорогу, по-прежнему ведущую строго на юг.

А вот степь, раскинувшаяся от горизонта до горизонта, прежней уже не была. Растительность стала заметно ниже и прибавила в своей цветовой палитре жёлто-бурых красок. Травяное море больше не выглядело сплошным, на его слабо волнующейся поверхности теперь встречались проплешины светлого песчаника, на котором ничего не росло. Дикое яркое разнотравье уступило место седым бородам ковыля и другим, похожим на него, сухолюбивым злаковым. Лишь только заросли лебеды да полыни продолжали сопротивляться постепенно ухудшающимся условиям жизни. Росшие местами деревья, либо имели скрюченный стволик и искривлённые, словно в невыразимой муке ветви, покрытые узкими мелкими листочками, либо наоборот, толстый и высокий, колоноподобный ствол под жиденькой, не дающей тени кроной. Кое-где даже стали попадаться редкие кактусы. Животный мир изменился скорее по численности, чем по разновидности. Огромные стада копытных, встречавшиеся до сего времени регулярно, резко уменьшились в разы. Стали чаще попадаться различные рептилии и ползающие насекомые, последние иногда весьма внушительных размеров, хотя может их и раньше было полно, а трава просто мешала их разглядеть. Все эти признаки позволяли с определённой долей уверенности заключить, что колонна медленно, но верно приближается к пустыне.