Елизавета Александрова-Зорина - Рюссен коммер!

Я с такой силой стиснула зубы, что, казалось, они раскрошатся. «Ничего не говорить, ничего им не говорить». Мне всегда представлялось, что я смогу выдержать всё, и пытки тоже. Но продержалась я недолго.

– Да, состою, состою. Прекратите, как же больно!

– Члены вашей организации готовили теракт?

От нового удара током свело судорогой мышцы шеи и подбородка, сколько-то времени я не могла отвечать.

Следователь подошёл ближе и погладил меня по голове:

– Всё будет хорошо.

Полицейский, державший полевой телефон, снова ударил током.

– Всё будет хорошо, – приговаривал следователь, пока я корчилась от боли. – Всё будет хорошо.

Мужчина в маске нагнулся к моему лицу:

– Члены организации готовили теракт?

– Да!

– Собирались захватить склад боеприпасов в Электрогорске?

– Да!

– Вы проводили тренировки в лесу?

– Да!

– Кто готовил взрывчатку для теракта?

Меня вырвало, я едва не захлебнулась. Один из мужчин быстрым движением вытер мне рот, без брезгливости, деловито, как врач.

– Всё будет хорошо, – повторил следователь.

Полицейский снова навис надо мной:

– Кто готовил взрывчатку для теракта?

– Я не знаю! Я ничего не знаю!

– Семёнов? Он готовил взрывчатку?

Я разрыдалась. Меня облили водой, плеснув из чашки на грудь, и от следующего удара током я на какое-то время потеряла сознание.

– Кто готовил взрывчатку?

– Лысый! Лысый готовил! Лысый!

– Андрей Андреевич Семёнов, по кличке Лысый?

– Да, Андреевич, Семёнов, – плакала я.

– А кто планировал нападение на склад в Электрогорске?

– Феликс!

– Хорошая девочка, не плачь, – повторял следователь. – Всё будет хорошо.

Я была готова говорить всё, что угодно, лишь бы больше не было тока.

– У Феликса младший брат служил там в армии. Феликс знал, что склада хватит на четыре дивизии. Двенадцать тысяч всего: автоматов, штанов, подштанников, ложек, одеял, котелков, – перечисляла я всё, что придёт в голову, лишь бы они не включали ток. – Ещё машины, там были машины, не знаю сколько.

Полицейский потянулся к полевому телефону, но следователь сделал знак, и он не ударил меня.

– Феликс знал, как там всё устроено, вокруг болота и ров, он знал, где можно перейти, чтобы попасть в часть. Она плохо охраняется, срочниками, всего две роты.

Феликс и правда рассказывал мне об этом. Больше шутил. Говорил, мол, если начнётся какая-нибудь буза, как он любил выражаться, мы знаем, где взять оружие. Но, конечно, в голову не могло прийти, что мы с Тимуром, Феликсом, Лысым и Майей с Тетерей пойдём брать воинскую часть в Электрогорске. Тимур вообще был убеждённым пацифистом и сторонником мирных акций, мы из-за этого часто ругались.

– Хорошо, молодец, – сказал следователь. – Всё будет хорошо. Я тебе помогу, не бойся. Только пароль от ноутбука скажи.

От меня отцепили провода и развязали верёвки. Дали воды, сказали одеться. Грудь горела от боли. Меня снова вырвало.

Мне надели на голову мешок, на этот раз без мусора, и вернули в комнату, где я провела ночь. Спросили, хочу ли в туалет, но я покачала головой. Пристегнули к стулу наручниками, оставив на этот раз одну руку свободной.

Полицейский принёс сухой паёк: рыбные консервы, галеты, повидло, сухое молоко. И поставил передо мной мятый пластиковый стаканчик с пластиковой ложкой, уже использованные, и, похоже, не раз. Одной рукой я высыпала молоко в стаканчик, едва не просыпав на стол, и полицейский налил мне кипяток.

– Приятного аппетита.

Я размешала молоко, стараясь растворить сухие комки. Не знаю, почему я так сосредоточилась на этих комках, ведь мне было всё равно. Я поела, и от галет с консервами заболел живот.

Следователь принёс мне бумаги, протянул ручку.

– Всё будет хорошо, – повторил он в сотый раз, и мне захотелось плюнуть ему в лицо. – Всех террористов засадим надолго. А тебе зачтём чистосердечное раскаяние и сотрудничество со следствием. Отделаешься лёгким испугом.

– Я… Я… Я не…

Следователь ткнул пальцем туда, где нужно было расписаться. «С моих слов записано верно, мною прочитано», – написала я без подсказки.

– Опытная, – хмыкнул следователь. – Надеюсь, это твой последний раз. – Он внезапно взял меня за подбородок, сильно сжав, и заглянул в лицо: – Ты ничего, смазливая. Только дурная. Найди себе мужика нормального, сразу мозги на место встанут. Ну и рожай уже, лет-то тебе сколько, пора.

Мне позволили умыться, вернули сумку, в которой лежали расчёска и крем, так что я смогла немного привести себя в порядок перед судом. Дали даже сухую одежду, чтобы сменить мокрые, воняющие мочой джинсы. Прихватили, видимо, из моей квартиры.

Суд я помню плохо, я вообще мало что понимала тогда. У входа собрались журналисты, немного, человек десять, все из небольших независимых изданий, и один активист с плакатом «Нет политическим репрессиям!».

Я хотела было крикнуть: «Меня пытали!» Слова застряли в горле.

– Откажешься от показаний, вообще из подвала не выйдешь, – шепнул мне кто-то. Я обернулась, но не смогла понять, кто это был.

За мной шли полицейские, судебные приставы, люди в штатском. Где-то позади бежал адвокат. Он сотрудничал с правозащитной организацией и помогал нам бесплатно, приезжал в отделение каждый раз, когда нас задерживали на митинге, ходил на суды, отправлял жалобы в ЕСПЧ. Хороший мужик. Он зашивался на работе, всё время торопился, смотрел на часы и нервно размахивал руками. Но другого адвоката было не найти – откуда деньги взять?

– Сейчас у Лысого суд, – сказал адвокат, наконец-то прорвавшись ко мне. – Специально на одно время поставили. Справишься без меня?

Я безразлично кивнула.

Заседание объявили закрытым, в зале были только судья Яна Сергеевна – моя ровесница, помощница судьи, два пристава и несколько полицейских. Одного я узнала, это он забрался ко мне в квартиру через балкон. Про пытки рассказывать было некому. Я решила, что поговорю об этом с адвокатом.

– Подсудимая, встаньте! – прикрикнул на меня пристав, когда я опустилась от усталости на деревянную скамью.

– Есть ли у вас основания для отвода судьи? – спросила меня Яна Сергеевна.

– То есть?

– Вы мне доверяете?

– Я всей российской судебной системе не доверяю. Но у меня же нет вариантов. От вас всё равно ничего не зависит, вам уже спустили решения.

– Что вы хотите этим сказать?!

– Что вы ничего не решаете. За вас уже всё решили, а вы только озвучите приговор.

– Это ваше мнение, и вы можете держать его при себе!

– Могу держать, а могу и не держать, – вяло отозвалась я.

– Ещё одно слово – и это будет расценено как неуважение к суду.

– А за что вас уважать?

Ко мне подошёл пристав и предупредил, что я могу получить прямо сейчас пятнадцать суток. В довесок ко всему остальному. Я махнула рукой. Раньше я любила все эти пикировки с судьями, выставляла их потом в Facebook, собирая тысячи перепостов, и меня часто цитировали «Свобода» и «Росбалт». Но теперь в этом не было никакого смысла. Я оговорила своих друзей, но от пыток и бессонной ночи не чувствовала ничего, только страшно горели соски.