Борис Омский - Черный айсберг

За кульманом Славика стол Пахомыча – отчаянного трудяги, умницы и заядлого курильщика.

Проходя мимо, Марина сунула ему пачку «Честерфилда».

– Голуба моя, откуда такая роскошь? – тихо ахнул Пахомыч.

Марина отшутилась:

– Поклонник в табачном киоске работает.

– Спасибо, милая!

Перед старым, набитым документацией, шкафом со стеклянными дверцами сидела вечно грустная по причине неизлечимой болезни дочери Мария Дмитриевна Сотникова. Сегодня ее лицо дышало удвоенной печалью.

– Что с вами, Мария Дмитриевна? – участливо спросила Марина склоняясь к ней.

– У Натки опять обострение. Нужно импортное лекарство А где его взять? Вчера бестолку все аптеки обегала.

– Черкните названия лекарства. Есть у меня на примете один волшебник. Правда, цены у него…

– Ой, Мариночка, потолкуй с ним, пожалуйста, – оживилась женщина. – Лучше любые деньги отдать, чем смотреть на мучения ребенка.

Наконец Марина добралась до своего угла. Убрав хрусткий марципановский пакет в ящик, достала косметичку, подрумянила щеки и брезгливо подвинула к себе стопку чертежей.

Трудовой день набирал обороты. Пахомыч яростно долбил по клавишам калькулятора. Сотникова листала журнал «Здоровье», Бабенко шелестел «Правдой», Сергей Сергеевич корпел над изменениями в плане на следующее полугодие, сладко дремал за кульманом Славик.

Около десяти под Бабенко громко затрещал стул. Встав, он поправил костюм и со словами «я в местком» на неопределенное время исчез. Минут через пятнадцать с откорректированным планом ушел на совещание Белоконь.

В одиннадцать, когда оставшиеся в лаборатории сотрудники уже напились чаю, Марину позвали к телефону. Звонил Володя.

Они дружили с восьмого класса В десятом на выпускном Володя предложил ей руку и сердце.

– Извини, Володенька, у меня впереди большие планы, и замужество в них пока никак не вписывается, – разочаровала его Марина.

После этого о любви не говорили. Только через год, уходя в армию, Володя сказал на прощание:

– Надеюсь, к моему возвращению ты успеешь осуществить все свои грандиозные планы и будешь готова выйти за меня замуж.

Володя попал в Афганистан. Беда подстерегла его, когда до демобилизации оставались считанные недели.

Солнце шло на сближение с цепочкой горных вершин, возвышавшихся на западе. Пыльная дорога километр за километром уходила под колеса бронетранспортера. Кое-где к ней уже вплотную подползли остроугольные тени.

Водитель первым заметил темное пятно за обочиной. Через несколько секунд оно превратилось в лежащего на земле человека.

– Товарищь старший сержант, впереди труп, – доложил водитель.

Старший сержант Владимир Лобанов отдал команду приготовиться к бою. Щелкнули затворы автоматов, несколько пар глаз впились в нагромождения камней, пытаясь разглядеть противника.

БТР подъехал к месту, где лежало тело.

– Наш летчик, – по форме определ кто-то

– Тормози, – приказал Лобанов водителю, не заметив признаков засады. – Прихватим.

Но если не засада, то ловушка. Кого взять с собой? Конечно же, земляка Виктора Куца. Больше года вместе, проверенный парень. А второго? Кого-то из новичков, пожалуй. Надо готовить смену.

– Ефрейтор Куц, рядовой Мазин, за мной.

Первую противопехотную мину нашли быстро. Она была замаскирована очень небрежно. Володю это насторожило. Куц занялся миной, а он присел на корточки возле летчика, пытаясь определить, не спрятан ли на убитом или под ним второй смертоносный гостинец.

– Товарищ старший сержант, глядите, – донесся голос Мазина.

Володя обернулся и увидел, как рядовой тянется рукой к лежащей на земле сумке-планшетке.

– Не трогай! – крикнул он.

Поздно. Ловушка сработала. Эта планшетка стала последним, что Володя Лобанов видел в своей жизни. Несколько осколков притаившейся под ней гранаты принял на себя бронежилет, один из них задел ногу, а два самых коварных вонзились в глаза…

– Здравствуй, Марина. Ты, верно, занята, судя по тому, что давненько ко мне не заглядывала. Но сегодня, если помнишь, у меня день рождения… – Володя запнулся. – В общем, приглашаю. Придешь?

– Ой, Володенька, ты угадал: то одно, то другое. Хотя и сама свинья порядочная, могла бы выкроить минутку для встречи со старым другом. Но, честное слово, о твоем дне рождении я не забыла. Сегодня после работы собиралась прямо к тебе, – с жаром солгала Марина.

– На ужин в семь успеешь?

– Вполне…

«Балда! Эгоистка! Черствый сухарь! Мозги полны всякой дрянью, для Володи в них уже и места не осталось», – мысленно отчитала себя Марина, завершив разговор.

Ее самоунижение прервало появление Лорки из патентного. Лорка просунула в дверь рыжую голову и жестами выманила Марину в коридор. По лестнице черного хода подружки поднялись на самый верх, где под чердачным люком была оборудована нелегальная курилка – два шатких старых стула и консервная банка для окурков.

Лорка, угловатая двадцатидвухлетняя мать-одиночка, заведовала архивом в патентном отделе.

– Принесла? – спросила она своим низким мужским голосом, – А то мои крысы проходу не дают.

Крысами Лорка величала жен и любовниц начальников, устроенных по блату на непыльные должности с хорошими окладами. Из таковых состояла добрая часть патентного отдела.

– В столе у меня. Такой класс, что ни одной нормальной бабе не устоять. Придется крысам твоим раскошелиться. Не себе так огрызкам (детям-жарг.) своим хапнут. – В обществе Лорки Марина позволяла себе расслабиться и говорить так, как ей вздумается, не заботясь о соответствии своей речи речи приличной девушки. – Только ты особо с накрутками не жлобствуй, у меня сроки. Я бабки за шмотки хозяину завтра отдать должна. И смотри, не сболтни, кто тебе фирму подбрасывает.

– Я же не сука какая, чтобы подругу продать. И насчет бабок не дергайся: сегодня же тебе отдам. Когда товар-то передашь?

– После обеда. Я тебе звякну.

Лорка деловито кивнула и сделала глубокую затяжку. Внезапно ее лицо приняло змеиное выражение.

– Сегодня утром зашла за дальний стеллаж пыль вытереть, -поделилась она наболевшим, стряхнув цилиндрик пепла с сигареты в консервную банку, – слышу, вошел в архив кто-то. Потом голос: «Опять эта шалава где-то шляется. Как не придешь, на месте никогда нет». По голосу Веронику узнала – жену Костырина. Ну ты ее знаешь, у которой грудь колесом перееханная. А второй голос, Пенкиной-коровы, ей поддакивает. Вот же, думаю, стервы! Обе первые в институте сплетницы и бездельницы; редкий день помню, чтобы полностью рабочее время от звонка до звонка отсидели. И как таким бочку на других катить не совестно? Процветали бы, дуры набитые благодаря своим мужикам и радовались. Так нет же, еще и сознательных тружениц из себя строят. Хотела я сначала выйти и все, что о них думаю, сказать. Я им не шеф. Мне их мужиков бояться нечего, свои сто рублей везде заработаю. Потом передумала. Зачем энергию зря расходовать? Получу-ка я лучше материальную компенсацию, содрав с них за твои шмотки побольше. Витальке на зиму пальтишко новое покупать пора, сама как оборванка. Так мышью за стеллажом и просидела, пока они не ушли. Эх, чего только по нужде не стерпишь!.. Да, самый цирк был потом. Пришли эти две чувырлы снова и со сладкими рожами начали сюсюкать: ах, Лорочка, ах Лорочка! ах, как твой мальчик, ах, как твой мальчик?