Елена Альмалибре - Французский роман

Во время длительной стоянки в Бресте по вагону стали бегать продавцы-разносчики, предлагая «пирожочки, колбаску, сувенирчики». Я вышла из вагона, чтобы сбежать от этой снующей туда-сюда ярмарки, но на перроне ко всему этому добавились ещё платки, фрукты, тряпичные куклы. Я развела руками, давая понять, что у меня нет с собой денег, и меня «отпустили». В нескольких метрах от моего вагона был небольшой ларёк. Я прошла к нему, радуясь уже тому, что в августе так просто можно выскочить из поезда, подышать свежим воздухом без необходимости надевать верхнюю одежду и кутаться на ходу. Но в Бресте было гораздо холоднее, чем в Москве, и только то, что был уже полдень, позволяло мне наслаждаться последним летним теплом. Какая погода была теперь в Париже? Судя по «интернет-погоде», в столице Франции царило лето и только начинался бархатный сезон, впереди была жаркая пора туристических наплывов – неунывающей толпы, за которой невозможно сделать ни одного приличного кадра даже в три часа ночи, только если вам не хочется показать туристическую моду этого сезона.

С этими мыслями я подошла к киоску, с одной стороны заставленному местными напитками, а также вездесущей «Фантой», «Пепси» и «Колой». А с другой стороны, к моему удивлению, была книжная витрина. Я пробежала глазами по обложкам, пытаясь прочесть названия, которые были исковерканы странным образом. И тут меня осенило, что книги были на белорусском языке. Я развернулась и отправилась обратно к вагону.

Мои купейные дамы снова отсутствовали. Я не стала закрывать дверь, села на полку, вытащила планшет из рюкзака и нажала на кнопку включения. На матрас моей полки поставили коробку.

«Опять…» – подумала я, провожая очередного продавца, который быстро шёл к следующему купе. В коробке оказались книги. Я решила порыться в куче немного потёртых переплётов в надежде обнаружить что-нибудь на русском. Почти на самом дне лежала книга оборотной стороной обложки, на которой приятно читался русский текст: «Впервые издана в Париже. В США опубликована 18 августа 1958 года…» Я посмотрела на экран планшета. Ну да, сегодня. Восемнадцатое августа. Шестьдесят лет назад.

Я взяла книгу в руки и повернула лицевой стороной к себе. Во всю ширину книжки горела золотая надпись заглавия – «ЛОЛИТА». Меня словно обожгло. Та самая книга, которая стояла на полке в комнате Мишеля. Я открыла книгу и попыталась прочесть первый абзац, но у меня так дрожали руки и прыгало сердце, что я не могла сконцентрироваться и только бегала глазами по первой строчке, не слыша в голове ни слова, что должен был прочесть внутренний голос.

Краем глаза я заметила, что к купе подходят мои спутницы. Я, помня реакцию мамы на книгу, которую сейчас держала в руках, машинально накрыла её планшетом. Вслед за моими соседками в купе молча протиснулся продавец, схватил коробку с книгами и вышел так быстро, что я не успела ни сунуть книгу обратно, ни остановить его. В следующее мгновение я хотела выскочить за ним, чтобы или вернуть книжку, или заплатить за неё, но у меня не было местных денег, что ещё больше ввело меня в ступор. Я всё же второпях надела босоножки, схватила планшет, по-прежнему скрывающий книгу от посторонних глаз, и выскочила из купе. Быстро пройдя мимо двух оставшихся купе, я вышла в тамбур. Проводница поднимала ступеньку, поезд качнулся, и картинка поплыла перед моими глазами. Я стояла перед ещё открытой дверью вагона и пыталась расслышать хоть что-нибудь из своих мыслей за нарастающим стуком колёс.

Проводница улыбнулась мне и вернулась в вагон. Я осталась наедине с невольно похищенной книгой. Почему эта книга всё время ставит меня в неловкое положение? Я чувствовала противный вкус воровства. Почему Мишель назвал меня Лилитой, а мама запретила мне взять эту книгу, что, совершенно очевидно, было связано с этим именем, так вызывающе выбитым на тёмной обложке?

Меня вдруг осенило, что я уже не дома, что за мной никто не следит, а точнее, не контролирует мои поступки и мысли. Мне ничто не мешало найти ответы на все эти вопросы, всего лишь прочитав таинственную книжку, которая посчитала нужным остаться в моих руках.

Я всё ещё думала, что не стоит выставлять обложку книги на обозрение соседок по купе, поэтому предложила переселиться на верхнюю полку, уступив нижний «этаж» сдружившейся троице, чтобы спокойно предаться чтению.

Гумберт – какое смешное имя. Автор – чудак. Кстати, кто автор? Владимир Набоков. Русский писатель? Подождите, а почему тогда книга впервые издана в Париже, куда я еду? А потом в Америке… Ну да бог с ним.

Прочитав несколько страниц, я поняла, что книга меня уже не отпустит. Она была похожа на детектив. Я проглатывала страницу за страницей, но по-прежнему не понимала, что заслуживало столько внимания со стороны мамы.

Прошёл час. Потом ещё один. Я продолжала читать, не замечая ничего вокруг. Мои соседки даже пытались что-то спросить, но я только отрицательно мотнула головой в ответ, даже не осознав содержания вопроса. Больше меня не беспокоили.

Перед моими глазами возникал образ Лолиты, которую я начинала ненавидеть всей душой. Так вот кому я была обязана страхами моей мамы, да, наверное, и Мишеля. Они оба, не сговариваясь, боялись увидеть во мне, не побоюсь этого слова, «больную» девочку, которая была развращена непонятно кем и чем. Смешно. Во-первых, для нимфетки и двенадцатилетней Лолиты я была уже «старушкой». А вот Мишель вполне сошёл бы за Гумберта, но, похоже, творчество Набокова интересовало его только в литературном плане.

Во мне поднималась злость, как в тот день, когда мама объявила о моём отъезде во Францию. Мне захотелось сделать странную вещь. Мне захотелось вернуться, прямо сейчас, и соблазнить Мишеля, чтобы все их глупые страхи свершились, раз они так хотели руководствоваться ими, выбирая моё будущее. И тогда так ли уж страшно было бы это на самом деле? Разве я бы перестала быть дочерью влюблённой во французский язык Натали? Разве мама смогла бы уйти от Мишеля, который был всем её миром? Разве Мишель пошёл бы стрелять в себя, как Гумберт пристрелил Куильти? Одна ночь с Мишелем могла лишь сделать меня «женщиной», не более. И никто, кроме нас с Мишелем, не узнал бы об этом, потому что на самом деле никому из нашего мира на троих не нужны были перемены.

В девять вечера поезд остановился в Берлине. До Парижа оставалась всего одна ночь. Снова всего одна ночь.

Я сидела на полке купе без движения. «Лолита» лежала рядом со мной. Я слушала себя и не могла понять, что со мной происходит. Мне хотелось поговорить с Ло. Хотелось поделиться с ней своей дурацкой историей любви, словно только она могла понять меня. Она, испорченная, глупая, не нашедшая мужчины, который был бы для неё тем, кем был Мишель для моей мамы. Я чувствовала, что глотаю слёзы, которых я не увидела на страницах Набокова. Лолита ревела, закатывала истерики, но она ни разу не плакала теми слезами, которые спасают и очищают душу. Я вдруг услышала голос мамы, снова произносящей: «Лилия, оставь», когда я держала в руках «Лолиту». В этом голосе был не страх, в нём было отвращение и непонимание, которое было направлено на текст, а не на меня. И то, что я прикоснулась к «Лолите», словно могло испачкать меня.