Мишель Дарби - Философия лжи

Вот Миша заканчивает читать Омара Хайяма, но не падает под рояль, а подсаживается ко мне. К этому времени Сережа уже убыл в неизвестном направлении, пообещав через сорок минут вернуться. Миша смотрит на меня «по-особому» и кладет ладонь на мою коленку.

– Я знаю тебя, Мишель, – говорю я, – сначала стихи, потом ласковый взгляд, пара комплиментов, предложение сделать биоэнергетический массаж. Затем медитация на свечу вдвоем и…в койку?

– Ты меня раскусила, Маришка, – рассмеялся Миша, – но раз ты такая, мать, то я разработаю для тебя индивидуальную систему обольщения. Хочешь?

– Я хочу, чтобы вы с Аллой не уезжали в Америку. Мне будет вас очень не хватать.

– Привыкнешь. У тебя теперь военный муж. Не скучно тебе с ним? С солдафоном?

– Не все офицеры одинаковые. Он, конечно, педантичный человек, но…

– Пойдем танцевать! Пойдем, а то тебя Сашка перехватит. Как он на тебя зыркает, мать! Ты хоть замечаешь?

Мы танцуем. Вокруг нас носятся в танце Сашка с какой-то смазливой девахой. Сашка заявляет:

– Мы с Тоней самая сексуальная пара.

Я знаю, он говорит так, чтобы позлить меня. Он только напьется, сразу вспоминает, что любит только одну женщину на свете – меня. На что он рассчитывает? Ему абсолютно не светит провести остаток вечера со мной.

На нас с любопытством смотрит обаятельный блондин. Миша говорит, что он режиссер.

Через сорок минут в комнате начинается невообразимое. Через клубы табачного дыма врывается в окно пламя. Это не костер и не фугас. Это, как он и обещал, вернулся наш художник-абстракционист.

– Бабы все лесбиянки, – упорствует он, влезая в комнату через окно. Мы тушим на нем пылающий пиджак.

– Где я был – это тайна, покрытая мраком. Но я вам, друзья, признаюсь, что я не тот, за кого себя выдаю.

Новички в компании притихли, подозрительно косясь на погорельца. Остальным уже было ясно, что за этим последует.

– Я – великий художник. Это ясно всем… Имя мое вам знакомо. Но дело в том, что я лыс! Сережа снял парик и помахал им в воздухе, рассчитывая на произведенный этим эффект.

Мы облегченно вздыхаем. Старая песня. Далее последует известная история с печальным концом: возлюбленная Сережи садится в поезд и уезжает. Все знают, что бедный художник подарил ей не только миллион алых роз, но также он отдал комнату в своей двухкомнатной квартире. Первоначально у Сережи была пятикомнатная квартира в центре Иркутска. Бывшие жены одна за другой при разводе получали компенсации за нанесенный мужем моральный ущерб, выражающийся в виде супружеских измен с его стороны. Но что поделаешь, художники – натуры творческие, ищущие и непостоянные в своих чувствах.

Домой меня провожает кинорежиссер. Его зовут Кристофер. Молодой Феллини ведет себя по-джентльменски: пожелав мне «спокойной ночи», он целует мне руку и возвращается к Мише с Аллой. У них он остановился на время своего визита в Сибирь.

***

Наш второй Новый год мы празднуем со Славиком вдвоем.

И вот снова будни. Славик уходит в смену. Я пропадаю дни напролет в театре, а вечером хожу по магазинам. Сегодня вернулась домой после спектакля поздно, около девяти. На дворе темно.

В прихожей я снимаю шубу и вдруг обнаруживаю, что на ней не хватает одной пуговицы. Очень редкой, перламутровой. Их на шубе всего три. Я бегу по лестнице вниз и осматриваю каждую ступеньку в надежде отыскать пропажу. Но – увы.

В подъезд входит высокий плечистый парень лет тридцати с усталым лицом труженика, в болоньевой куртке, без шапки. Волосы русые, вьются слегка. Конечно, этого мужчину я видела и раньше. Это наш сосед со второго этажа. Необычное чувство я испытываю к этому физически сильному человеку каждый раз при встрече.

– Что-то потеряла, сестренка?

– Пуговицу.

– Не эту ли? Возьми. На снегу валялась возле подъезда.

– Вы такой наблюдательный. Заметить пуговицу вечером у подъезда!

– Пустяки. Если я женщину заметил… что на меня не похоже… то пуговицу…

Сосед поднимается по ступенькам. Я стою и смотрю ему вслед. Мне все в нем нравится: от небольших усов до походки. Он идет и смущенно оглядывается, улыбается. Я вдруг понимаю, что больше всего на свете мне хочется, чтобы он меня поцеловал. От этих мыслей мне становится неловко и я бегу на свой этаж. Вот я закрыла дверь и слышу, как щелкает замок на его двери.

***

…Лика – подруга моего детства. Я училась в шестом классе, когда наша классная привела новенькую. Ее – отличницу, посадили позади меня вместе с двоечником Сидоровым. На одной из перемен я оглянулась на девочку и поняла, что мы подружимся. Лика была костлявым подростком. Но мне нравился ее лоб: высокий, чистый. Это первое впечатление осталось со мной на всю жизнь. Перед окончанием школы мы с Ликой превратились в девушек. И у нее, и у меня к тому времени появились мальчики, в которых мы были влюблены. Но нас интересовали не столько наши избранники, сколько чувства, неиспытанные раньше. Мы в то время увлекались Ахматовой, Цветаевой, Блоком, Бальмонтом. Лика даже сама писала стихи о любви. Я тоже пыталась, но у меня получалось хуже. Когда дома все книги были читаны-перечитаны, мы начали бегать в городскую библиотеку. У нас тогда появился даже любимый мужчина – один на двоих – Борис Пастернак. Мы читали друг другу наизусть его стихи и радовались жизни.

Позже Лика выучилась на стюардессу и начала летать на маленьких самолетах. И вот недавно ее перевели на международные рейсы. Мечта сбылась.

– Не страшно тебе летать? – Спрашиваю я подругу.

– Мне гораздо страшнее сидеть дома одной в четырех стенах.

Лика очень привлекательная: высокая, стройная. Улыбка редко покидает ее лицо.

Она сама чинит дома утюг и забивает гвозди.

– Если найду мужчину, который сильнее и умнее меня, выйду за него замуж, – делится она планами.

Однажды моя подруга влюбилась в одного интеллектуала, встречалась с ним, но оказалось, что он был женат.

И вот в ее жизни появился этот Алик. Я у Лики о нем ничего не расспрашиваю, а она ничего сама не рассказывает.

Когда я прохожу мимо библиотеки имени Молчанова-Сибирского или попросту Молчановки, я всегда думаю о моей юности.

Сегодня вечером я решила почитать перед сном Пастернака:

Я понял жизни цель и чту

Ту цель, как цепь, и эта цепь —

Признать, что мне невмоготу

Мириться с тем, что есть апрель,

Что дни – кузнечные мехи

И что растекая полосой

От ели к еле, от ольхи

К ольхе, железный и косой

И жидкий, и в снега дорог

Как уголь в пальцы кузнеца,

С шипеньем впившийся поток

Зари без края и конца.

Я вспоминаю слова поэта, а сама уже знаю: что-то в моей жизни не так.