Александр Олексюк - Камыши

Так мы и жили, упокойно – сказал бы Юрий Мамлеев – пока не произошло одно примечательное событие. Позади нашего дома стали рубить лес, вырубили огромную площадку и огородили ее забором. На следующий день после появления забора кто-то нарисовал на нем огромный фаллос. И, надо сказать, неспроста.

Вскоре выяснилось, что за этим забором расчищали место под строительство грандиозного перинатального центра, который спустя полтора года достроили, открыли и с апломбом запустили. Я тогда подумал, мол, надо же, кто-то нарисовал уд детородный, солярный, так сказать, символ, и – вот вам, пожалуйста, роддом.

С появлением перцентра жизнь в квартале изменилась и уже окончательно стала походить на проекцию бытия в миниатюре. Островок человеческой суеты, сосредоточенный в четырех жилых домах, позади – больница, впереди – морг, справа – лес, слева – роддом и все на крошечном пятачке земли в самой большой стране мира. Поскольку в перцентр везли рожениц со всего региона и, как правило, это были сложные беременности, то появление на свет детей каждый день сопровождалось салютом. Счастливые папы день и ночь громыхали шутихами и фейерверками. Сначала на них жаловались, а потом привыкли: кто запретит отцам праздновать жизнь? Но иногда ситуация казалось абсурдной. Из-за зловещего здания бюро, нарастая, всхлипывая, развивая скорость и набирая силу, лился тяжелый плач – кто-то умер. Проходит мгновение, и сбоку, со стороны роддома раздаются взрывы – кто-то родился.

Время, проведенное в таком странном дворе, дало свои плоды: мы много гуляли и размышляли о жизни и смерти, выработав какое-то философское отношение ко всему на свете. А еще, с тех пор у меня особенное отношение к самоварам. Не дает покоя та самая посудина в окне бюро судебно-медицинской экспертизы. Мы переехали уже давно, но я до сих пор отлично помню, как он пускал солнечные зайчики, их очень любили местные кошки и дети.

В городе закрываются книжные магазины, и на их месте растут и пухнут, как перезрелые огурцы, «Пятерочки» и «Магниты». Колбаса всегда побеждает книги, а «Озоны» с «Лабиринтами» постепенно побеждают традиционные «Библиоглобусы» и «Читай город». Книги – не штаны, их примерять не обязательно.

Трансформация книжных магазинов в фитнес-клубы и супермаркеты уничтожила одну богемную хитрость, которой мы пользовались, когда деревья были большими, а мы – безусыми и голодными.

Вот осень, лужи. Мой братец, с которым я снимал комнату, надевал целофановые пакеты на ноги и тщательно фиксировал их скотчем на лодыжках. Он носил дырявую обувь, с треснувшей подошвой, от чего сквозь щель в резине постоянно просачивалась вода, все мокло, и поэтому приходилось защищать ноги целлофаном. Ранее эти башмаки принадлежали мне, со временем они изорвались, истрепались, потрескались, и я собирался их снести на помойку, однако товарищ забрал штиблеты себе. Обещал починить, но не починил: придумал хитрость с пакетами. Это были контрафактные башмаки с китайского рынка, сшитые под английские Grinders – с железными стаканами в носках. Точнее, еще интереснее: они назывались Camelut и являлись китайской подделкой российского бренда Camelot, который, в свою очередь, копировал английские Grinders. Получилась такая копия копии, обувной симулякр. Благо были пакеты, которые нивелировали весь этот дьявольский постмодерн и превращали китайские башмаки во что-то русское и домотканое.

В ту осень мы вяло учились, а по большей части – практически ничем не занимались и праздно околачивались то тут, то там. Можно было сидеть дома и весь день смотреть в окно или готовиться к семинарам в институте, или идти куда глаза глядят, или отправиться на книжную охоту. Ради последнего братец особенно тщательно заматывал пакеты на ногах: все ж худо читать книгу с мокрыми пятками.

У каждого из нас имелась своя собственная дичь, свой объект, на который затевалась охота. Я, например, читал «Золотой храм» Юкио Мисимы, а мой товарищ «Имя Розы» Умберто Эко. Мы аккуратно накатывали и шли сначала в большой книжный неподалеку от дома. Я находил Мисиму – читал с той страницы, на которой остановился. Братец хлюпал в своих «Камелутах» к стеллажу с Умберто Эко и тоже читал, со страницы, где закончил в прошлый раз. Так проходило от 20 до 40 минут, потом нас выгонял охранник. Мы ожидали этого, не пререкались, а с реверансами и книксенами выкатывались в соседний лес – в литературную мекку времен СССР – исполинский Дом книги. В начале «нулевых», когда мы открывали свои охотничьи сезоны, исполин уже усох, скукожился как шагреневая кожа, и остался маленьким, плотно сбитым карликом: всего-то один зал. Остальные помещения занимали: банк, бар, химчистка и автозапчасти. Карлик, кстати, с тех пор держался еще 15 лет. Недавно я зашел туда вечером и обнаружил женщину-продавца, сидящую практически в темноте. «Свет, сволочи, отключили. Вы покупать? Касса все равно не работает», – не оборачиваясь на меня, глядя в одну точку, сказала женщина. Я покивал, откланялся и потом долго думал, почему она там сидела в темноте? Касса же все равно не работала. Через месяц на дверях карлика появилась ярко-желтая наклейка «Аренда».

А в начале нулевых там были и Умберто Эко и Юкио Мисима и электричество. В этом магазине мы стояли еще по полчаса. А далее шли в следующий, потом еще в один, по традиции немного накатывая после каждого перегона. К вечеру одухотворенные и румяные шли домой, чтобы на следующий день снова намотать пакеты, зарядить ружья и отправиться на охоту.

В ту осень мы прочитали книг по 10. Можно сказать – подстрелили 10 небесных пташек. Тем и жили. А потом стало не до книг, выпал снег, бабушка товарища выслала ему денег и он купил сапоги. А мои «Камелуты», ставшие с тех пор еще более несчастными и худыми, приютил малознакомый братец, который уехал с ними в Ростов-на-Дону и зачем-то записал в блокнот совет про пакеты. Как будто, это очень сложно запомнить. Ходил, наверное, по ростовским книжным в наших «Камелутах» с пакетами, охотился и тихо накатывал. Это, к слову, не самый плохой способ прожигания жизни, даже, пожалуй, один из лучших.

Я люблю разглядывать лица людей в пробках. Часто они хмурые, недовольные, со вздутыми желваками, как будто из водителей и пассажиров достают осколки гранаты, а они терпят, закусив зубами ремни. Сегодня я снова уперся в затор на дороге и по привычке начал озираться по сторонам: ничего нового – уныние и надутые губы из каждой второй машины. Но в этой скорбной реке – пыхтящей и воняющей бензином – был островок радости.

Рабочие в желтых жилетах, огородив кусок дороги флажками и лентами, отдыхали. Пробка образовалась частично из-за них, частично из-за аварии на светофоре. Мужики отбойными молотками разломали асфальт, в который дорожники закатали канализационный люк, а пока их товарищи возились в колодце, дядьки бланженствовали на своем чудо-острове. Пили “Буратино” из полторашки, курили, смеялись. Смотреть на них было приятно: нормальные лица, у многих морщины, седые усы, некоторые безусые – молодые. Человек шесть.