Елена Говорова - Мусор

Собака у них была только один раз. Он, Саша, встретил подросшего лохматого щенка с живыми, умными глазками, видневшимися из-под густой, как у пони, чёлки, летом, по дороге на речку. Щенок одиноко озирался по сторонам, а увидев его, весело затрусил рядом. Так они искупались вместе, позагорали на пляже и вернулись домой. Подумав, его решили оставить и выделили место на ночлег в курятнике, обязав отца соорудить для Малыша (так решил назвать его обрадовавшийся Димка) просторную будку. Но пёс отчего-то сразу невзлюбил бабушку, ходившую туда-сюда по дорожке от дома к огороду, опираясь на большую тяпку вместо клюки, громко стуча ею по потрескавшемуся бетону. Малыш выбегал из своего укрытия прямо перед ней и заливисто лаял, бабушка дубасила его рукояткой тяпки, стараясь угодить по спине, Сашка выбегал с криками: «Не надо, не надо, прекрати!», – и сам не знал, кого просил: бабушку или собаку. Через неделю отец, обвязав шею Малыша бельевой верёвкой, прихватил его с собой на работу, чтобы оставить там при кухне. Мама, провожая их взглядом со ступенек крыльца, вздохнула, обращаясь к бабушке:

–Хоть бы в людном месте высадил, не в глуши какой-то – авось, подберут и выкормят.

– Да ты видала, какой он шебутной, – скрипнула старая бабуля. – Его поди и тут кто-то выкинул, чтоб не мешался, а Сашка-то и взял.

Дима с Сашей находились тут же, смотрели вслед удалявшейся спине отца и торчавшим из-за плеча чёрным, лохматым вихрам, и испытывали первое в своей жизни опустошающее чувство предательства кого-то слабого, доверчивого, зависимого – странно, если женщины знали, что дети находятся тут же, неужели не боялись, что те всё понимают и едва сдерживают постыдные слёзы?

Сейчас, стоя на пороге комнаты, мама позвала всех завтракать.

– А где отец?

– Ушёл, – буркнул Димка.

– Он денег просил, – не удержался Саша.

– Ты дал? – губы матери плотно сжались, словно она говорила о нейтральных и не касающихся её совсем вещах.

– Нет.

– Надо было дать, – внезапно ответила она. – А то теперь будет по соседям шататься, не дай бог. Ну, пошли, – излишне громко вздохнула она и снова, как будто сделав над собой усилие, весело улыбнулась – и вот уже улыбка стала естественной.

Саша вроде из вежливости пришёл на кухню одновременно с насупленной, почти не смотревшей по сторонам Ангелиной и с Димой. Оказалось, у мамы и для него была готова тарелка – снова каждому по омлету.

Она ласково обращалась к сыновьям и подчёркнуто строго – к дочери. Впрочем, та ковырялась в завтраке, не отрывая глаз от экрана телефона. Это явно происходило постоянно и было поводом для распрей, потому что мама раздражённо продолжала будто бы недавно прерванный диалог.

– Я тебе говорила, что отниму!

– Отними, попробуй!

– Неужели трудно с семьей побыть? К тебе брат приехал!

– А к тебе сын, – сказала Ангелина, но менее сердито, и подняла глаза наверх – видно было, что она стеснялась Саши, но смотреть на него ей было так же неудобно, как грубить матери при нём.

– Мам, да ничего, пусть все делают, как привыкли, – вступился Саша.

– Как привыкли?! Да тут все чёрт знает, как привыкли! Спят до обеда, потом сидят в своих игрушках, одна я кругом верчусь.

– А что ты к Диме-то своему не лезешь, только ко мне? – вскрикнула сестра, быстро, двумя большими кусками затрамбовала в рот завтрак, и с громким топотом ушла на свою кровать.

– А чай! – без вопроса крикнула мама. Ответа не было.

– Ох, господи, и что вот делать с ней, – мать снова беспокойно закрестилась. – Что к Димке не лезу? Димка школу, слава богу, закончил, а у ней экзамены на носу.

Она слёзно посмотрела на Сашу.

– Уроков не делает, прогуливает. Меня сколько раз учителя вызывали, да у меня ноги… Сам видишь: еле от плиты до раковины дохожу. Отцу всё по барабану, он в последний раз ещё к тебе на собрания ходил. Дима у нас учителей, – она повернулась к младшему сыну, с доброй усмешкой наблюдая, как тот жевал завтрак, – больно хорошо вспоминает…

– Не-не, я не пойду, – буркнул тот, неловко роняя куски омлета в тарелку.

– Ты б сходил, может, а? – и она умоляюще посмотрела на старшего. – Тебе ж вот всё равно нужно Маугли искать.

– Маугли?! – с интересом ворвался в их разговор Дима, а потом что-то вспомнил. – А, ну да, точно, – и вернулся к своему завтраку.

В прихожей скрипнула дверь и бодрый, громкий, с мужественной хрипотцой голос сотряс стены: «Хозяева! Проснулись?».

– Клава запах еды учуяла, – тихо засмеялся Дима.

– Да-а, она никогда приём пищи не пропустит, – довольно глядя перед собой, захихикала мама. А потом погромче крикнула: – Заходи, никто не спит! – и снова вполголоса. – Твой же кобель чёртов всех перебудил.

Тётка с бешеным шумом продвигалась к кухне. В комнате, уже ближе и громче, раздалось её бодрое: «О, Линка, ты здесь!».

Вот её стриженная голова и круглое тельце появились внутри.

– А я видела Ваньку, куда-то вверх по улице побежал. Ну, думаю, пора родственничков проведать.

Она по-хозяйски плюхнулась на диванчик, кажется, продавленный уже в особенном месте под её тело, скрестив под большим животом две коротенькие ножки, словно джинн.

– Да-а, Иван у нас главный труженик, – продолжала иронично язвить мама, быстро скидывая остатки омлета со сковородки на тарелку и со стуком ставя её посреди стола.

– Поешь с нами, Клав.

– Не-не-не. Что ж я, как побирушка, всё только хожу вас объедаю.

– Да будет тебе, объедаешь! Садись да ешь.

Наступила тишина: тихонько бурчал что-то старенький радиоприёмник да со стуком и клёкотом пережёвывали свой завтрак собравшиеся, а мама с аппетитом прихлёбывала чай, отдуваясь после каждого глотка, как после тяжёлой работы. Саша, извинившись, встал и вышел в проходную комнатку. Ему хотелось поговорить с сестрой.

Комнату без окон освещал лишь тусклый свет из трёх раскрытых дверей, ведущих в другие помещения. Сначала он заметил две белые стопы, свешенные с незаправленной кровати, а потом уже обнаружил саму Ангелину – она сидела с телефоном, забившись в самый тёмный угол, положив светлую свою голову на коричневый настенный ковёр.

Если о брате у него оставались хоть какие-то воспоминания: совместные игры в глубоком детстве, работа в огороде, даже несколько вечеров, случайно проведённых в одной компании в подростковые годы, – то про сестру он не знал почти ничего. Она родилась, когда ему было уже тринадцать, и он мало бывал дома, тут же убегая к друзьям, как только заканчивал делать уроки, а их он тоже готовил всё меньше, всё реже. Помнил он вдруг сменившуюся атмосферу в доме, всегда довольно невесёлую, заполненную ссорами и мамиными слезами, на какую-то притихшую и отстранённую. Мать с бабушкой подолгу шептались о чём-то на кухне, плотно закрыв дверь, и даже несколько раз звали туда с собой протрезвевшего отца, обычно никакого участия не принимавшего в их разговорах. Однажды Саша, придя из школы раньше обычного, влетел в комнату и застал обрывки их беседы: бабушка произнесла странную фразу: «Погоди, вдруг девчонка будет – ты же так мечтала!». «Я уже ни о чем не мечтаю», – плаксиво ответила мать, вытирая подолом цветастого халата глаза. Они резко встрепенулись, обнаружив его, и мама с нарочитым весельем пригласила сына обедать. Обе были смущены. Только много позже, уже уехав из дома, он вдруг вспомнил этот эпизод и связал его значение с тем, что последовало дальше.