Kirena - Я такая случилась, и это твоя беда

Соломон – легендарный правитель Израиля, третий еврейский царь. Он правил страной долгие годы. Несмотря на то, что в период его правления Израиль достиг высшего расцвета (а может быть, именно поэтому), жизнь его была очень непростой. Царь много пережил, прославился своей мудростью, справедливостью, но часто выходил из себя даже по разным пустякам, а если происходили более серьезные переживания, он долго не мог восстановиться. Однажды царь Соломон попросил мудреца помочь ему справиться со страстями. Мудрец принес ему кольцо: «Именно в кольце твое спасение от бурных эмоций. Надень кольцо. Когда будешь гневаться, посмотри на него – ты успокоишься. Если тебе будет очень весело, тоже посмотри на него. Это тебя отрезвит».

И действительно, в первом же порыве отчаяния Соломон внимательно взглянул на кольцо и прочитал надпись: «Все пройдет». Удивился, задумался и… успокоился. Он вспомнил, как часто гневался, грустил, отчаивался, но довольно скоро забывал об этом, и жизнь продолжалась. Когда ему было радостно – и взгляд падал на кольцо, он опять видел эти слова и понимал, что радость не будет длиться вечно. Впереди его опять ждут потери, печали.

Он понял, что надо относиться философски к пониманию того, что все на земле меняется. И действительно, кольцо помогало и часто выручало в трудные моменты его жизни.

Ведь все пройдет…

Соломону казалось, что он обрел гармонию. Но как-то раз ему было настолько плохо, что даже кольцо ему не помогло. Царь Соломон сорвал его, хотел выбросить и вдруг увидел надпись на внутренней стороне: «И это тоже пройдет».

Прошло много лет правления. Соломон стал понимать, что ему пора уходить в мир иной. В который раз он рассматривал кольцо, с которым не расставался никогда и, казалось бы, знал каждую щербинку на нем. С грустной улыбкой царь прочитал одну надпись: «Все пройдет», затем вторую: «И это тоже пройдет» и с тоской подумал: «Вот все и прошло». И вдруг луч солнца осветил какие-то еле заметные буквы, выступающие на ребре кольца.

Он пригляделся и прочитал: «Ничто не проходит».

(с) Притча о кольце царя Соломона

Я захожу в изумрудный твой город, и имя мне – осень.

Ты так хотел, чтобы я не пришла, но куда мне идти?

У меня золотые наряды и медные косы.

Я искала, где можно согреться, но сбилась с пути.

Облаками завешено небо атласными,

Сердце мое исколото.

Листья опавшие желтые, красные

Это – мое золото.

Платье мое украшает рябиновых ягод монисто,

Небо остывшее снова встречает раскатами гроз.

И лес на следы мои бросит уставшие листья,

И дождь разольётся звонкими каплями слез.

Время мое как река быстротечное

Не перейти вброд.

Серое небо, дожди бесконечные –

Вот мое серебро.

Я приношу с собой свечи и запах корицы,

Светлая грусть заменяет беспечный смех,

Когда на крыло встают и прощаются птицы,

Я ухожу, уступая дорогу зиме.

(с) Lyrium music

Плохое утро. Плохой день. Совсем отвратительный вечер. Хотя откуда такой оптимистичный настрой? Поганый месяц, до омерзения жуткий год. Но, в конце концов, есть и определенный позитив – очевидно, что по крайней мере в этом есть некая стабильность. Уставший, вымотанный, не спавший пятую ночь подряд мужчина слабо усмехнулся и, удерживая в левой руке газету, ключи, ноутбук и кофе, правой выудил из кармана трезвонящий телефон, попытавшись не выронить из нее же журнал и папку с документами.

«Эквилибрист хренов», – пронеслось у него в голове, но он уже зажимал сотовый ухом и плечом:

– Ну, чего там? Отвезла? – меж сведенных бровей легли глубокие морщины, на красивом лице застыло беспокойство. – Через час буду. Через час! Съемки затянулись, – он маневрировал между столиками, стульями кафешки, одаривая беспечных посетителей красноречивыми взглядами. – Как она? Ну, хорошо… Держись, моя хорошая, я скоро! – ему осталось обогнуть три стола, нажав щекой отбой, он уже умоляющим взглядом скользил по своей машине, припаркованной на улице.

Дочь заболела вчера вечером, это добавило в и без того переполненную копилку злоключений последнюю монетку. Любил он ее до смерти, так трепетно и нежно, как вообще вряд ли способно любить существо мужеского полу. Но съемки отменить было никак нельзя, поэтому вместо того, чтобы быть с дочерью, он все утро и весь день бегал, как кретин, в резиновой маске на голове и дурным голосом орал на все, что двигалось, что не двигалось, он двигал, ну и…

– Поосторожнее никак нельзя?!! – грубо окликнул его сзади мужчина, висящее на спинке стула пальто которого было едва задето чужой рукою.

– Та-а-ак… – со свистом выдохнул актер и, прикрыв веки, попытался сосчитать до десяти, медленно обернулся назад, распахнул темно-карие глаза, – репит…

– О-о-о! – выдохнул мужчина и принялся смущенно улыбаться. – Вы… Вы…

Снова раздался телефонный звонок, от громкой мелодии у самого уха кареглазый громко рыкнул, резко обернувшись с целью успеть добежать до авто, сбросить в него хлам из рук и спокойно ответить, едва не поймал грудью наскочившую на него девушку.

В последний момент большой кошкой прыгнув в сторону, мужчина увернулся от расплескавшегося по полу кофе. Повисла звенящая тишина.

– Все. Затрахался. Сдаюсь! – актер обреченно, устало закрыл глаза и, разом подняв руки в стороны, выпустил вообще все, что в них было.

На кафельный пол с грохотом и жалобным звоном повалился ноут, сверху айфон, мягко и тактично сверху прилегли ключи, журнал, газета, папка со сценариями сразу трех фильмов, детская амбулаторная карточка.

– Не могу больше.

– С медицинской документацией так нельзя… – едва слышно пробормотал дрожащий женский голос, мужчина приоткрыл глаза и склонил голову вперед, уставившись на картину у его ног: хрупкая, совсем худенькая девушка небрежно отбрасывала битый сотовый и дорогой макбук и осторожно поднимала с кафеля карту его дочери.

Актер еще внимательнее вгляделся в лицо, сокрытое темными волосами, и прищурился, на секунду ему показалось, что перед ним сидит сбросившая лет эдак пятнадцать Джоли: приподнятая бровь, но родинка над нею чуть правее, полные губы, тонкий нос, слишком уж острые, выточенные худобой скулы, едва заметные темные круги под глазами… Тут девушка подняла взгляд на мужчину, и он разуверился окончательно: даже при легком, мимолетном внешнем сходстве все лицо ее дышало такой наивной невинностью и светом, так разительно отличалось, что…