Алина Верходанова - Послушай, это Жизнь

– Сергей, а что тебя привело ко мне, да и как ты вообще обо мне узнал?

Он молча придвинул ко мне папку. Я положил на нее руку, но открывать не решился. «Не при нем», – подумал я.

– Что здесь?

– Я не знаю.

– А что же ты знаешь?

– Знаю, что в завещании она просила меня найти Александра Волкова и отдать папку ему, не вскрывая ее. Еще там был адрес десятилетней давности и код замка в подъезде. Вот и все. Я так и сделал, и теперь я здесь.

– Завещание? Никогда бы не подумал… Софи не любила думать о смерти.

– Но, согласись, юрист без завещания – абсурд!

Видимо, это была шутка, он сделал попытку улыбнуться, но получилась лишь кривая ухмылка, да и юмор был с запашком, хотя я, признаться, и не особо это заметил. Меня заинтересовало другое:

– Юрист? А разве она не пошла на психологию?

– Софи? Да ты что! Это не для нее!

– Шутишь? Впрочем, не мне судить, но должен сказать, когда-то она только об этом и говорила, да и не только она – к ней за советом сбегались все! Даже я порой этим грешил.

– Все может быть, но окончила она именно юридический.

Мы вновь замолчали, и мой взгляд невольно коснулся потертого картона папки у меня под рукой. Мой незваный гость встал и, очевидно, решил уходить, поскольку выполнил свой долг, а я, знаете ли, не собирался его задерживать.

Но когда он коснулся двери в коридор, я зачем-то спросил вслух, хотя уверен, что это прозвучало лишь в моих мыслях:

– Как она умерла?

Он не повернулся.

– Никто не знает. Диагноз – остановка сердца. Следов яда или отравления не найдено. Заболеваний не выявлено. Она просто не проснулась.

Я слышал, как он одевался, но все еще не двигался с места, чтобы его проводить или хотя бы закрыть за ним дверь. Я очень хорошо помню свое оцепенение: мне казалось, что я вижу до боли в висках реалистичный сон, при этом не имеющий ничего общего с настоящей жизнью, той, что начнется, когда я проснусь.

Не знаю, сколько мы так просидели – я на кухне, а он в коридоре, но только мне вдруг кольнуло: надо открыть ему дверь и пусть убирается ко всем чертям. Не такого гостя я ждал сегодня, лучше бы он вообще не приходил. Я с гневом еще раз взглянул на папку и вышел вон из кухни, даже выключив за собой свет. Кофе мне допивать не хотелось.

Он стоял, переминаясь с ноги на ногу у дверей. Я молча открыл перед ним дверь нараспашку – возможно, не слишком вежливо, но зато эффективно. Мне очень хотелось, чтобы он, наконец, ушел.

– Это моя визитка, я оставлю ее тебе, вдруг что…

Я коротко кивнул и взял небольшую белую картонку с именем, адресом и несколькими телефонами, глянул раз, а потом просто бросил на тумбу для почты и газет с журналами – у меня и мысли не было, что однажды я буду искать ее среди прочих бумаг, как спасительный глоток воздуха.

Он опустил голову и, буркнув что-то вежливое на прощание, перешагнул порог.

Я уже было захлопнул за ним дверь, когда он вдруг повернулся и сказал:

– Софи умерла в ноябре, когда пришли первые морозы. Мне понадобился месяц, чтобы это понять и заставить себя прийти сюда.

Он ушел, не добавив больше ничего. Он ушел победителем, и сейчас бы я вряд ли узнал в нем вороватого на вид парнишку в свете тусклого фонаря.

Кофе больше не хотелось. Я думал, что уже никогда не прикоснусь к черному напитку, поэтому утром решил выпить чай.

Суббота

Зачем-то я проснулся очень рано – в комнате стоял зимний сумрак. Суббота. И чего мне не спится? Было трудно заставить себя покинуть теплую постель, но делать там больше было нечего. Я подошел к окну: на улицы стеной обрушился ливень. Что ж, еще один день пройдет в хмуром брожении по квартире. Впрочем, откровенно говоря, просто не было желания даже нос на улицу высовывать, так что жаловаться не на что.

Свет зажигать я не стал – было в сумраке что-то приятное, как покров тайны.

Очень хотелось чаю. Не кофе, а именно чаю. Но, зайдя на кухню, я замер. Посреди стола белела папка.

Я взвыл. Софи умерла. Я помнил ее очень хорошо: всегда немного странная, но в целом милая, общительная, отзывчивая и – одинокая.

Перед глазами закружил выпускной: яркие платья одноклассниц и отчего-то грустный взгляд Софи. А все-таки хорошо, что я не ходил на эти встречи – последний раз я видел ее прекрасной, как предрассветная звезда.

Я сидел за столом с огромной кружкой горячего сладкого чая и неотрывно смотрел на картон.

– Софи, твоя последняя загадка лежит передо мной.

Я улыбнулся, вспоминая ее лукавые, как у лисички, глаза, и все-таки решил развязать эту чертову папку.

Первое письмо

Здравствуй, дорогая Джули!

Вот снова я пишу тебе, правда, теперь уж в последний раз – я скоро приду к тебе, милая!

Сегодня был ливень, а завтра будут уже морозы. Я не хочу холодов, хочу остаться в осеннем небе. Знаешь, Джули, мне спокойно. Я отвезла Лилит к родителям еще в среду. Сегодня суббота – я закончила все дела и даже вытерла пыль! Представляешь?!

Мне легко, Джули, впервые за долгие месяцы мне легко дышать под этим пасмурным небом.

Я была сегодня в парке – там хорошо даже сейчас, но уже пусто, последние листья сегодня падали к моим ногам и с прощальным шорохом под стук дождя по зонту уходили из моей жизни. Даже они оставляют меня.

Джули, Джули! Ты слышишь? Это Жизнь! Жизнь! Ты слышишь ее, Джул? Она везде, я слышу ее, она пульсирует в моем сознании и превращается в меня, увлекая за собой.

Послушай, это Жизнь: плеск, шум, шорох, ветер, осень, желтый, серый… слышишь?

Жизнь тихо течет во мне. Как прекрасен ее голос! Похож на биение сердца:«тук-тук, Со-фи, тук-тук, Со-фи».

Я скоро буду, Джули, я уже в пути.

Твоя маленькая Софи.

Письмо так и не было отправлено Джули, оно лежало в папке, прямо сверху. Я не стал вынимать его, было страшно прикасаться к абсолютно белому листу, исписанному ее мелким, всегда спешащим куда-то почерком. За столько лет он (надо же!) совершенно не изменился, а вот сама Софи, кажется, изменилась до неузнаваемости.

Я сделал глоток из чашки и подошел к окну. Ощущение было такое, словно я окунулся с головой под лед. Захотелось курить, но я давно бросил, впрочем, так ли давно?

Дождь на время прекратился, и я, быстро одевшись, все-таки выскочил на улицу: ужасно хотелось курить.

Небо было тяжелым и словно злым, а лужи – глубокими; голые деревья заставляли вспомнить строки из письма, словно голос из прошлого.

Я стоял у подъезда, вдыхая табачный яд. Надо же, я порядком забыл вкус своих любимых сигарет. Я всегда курю только их, если только не решаю бросить курить. Я смотрел, как клубится мутный дым и растворяется в пасмурном воздухе декабря. Я не мог понять, что изменилось в моей жизни с ее смертью, точнее, с вестью о ее смерти.