Андрей Мурай - Письма к незнакомцу. Книга 7. Муж и жена – одна сатана

«Высокочтимая Мария Карловна!

Пишу вам из деревни. Новостей особо примечательных пока что не имеется. К светлому празднику Христова воскресения, с коим я Вас поздравляю, справил себе обновы: рубаху, порты, юфтевые сапоги со скрипом и три дня плясал по деревне.

Засим желаю здравствовать и низко кланяюсь Вашей драгоценной маменьке Александре Аркадьевне, сестрице с супругом, братцу, тётеньке…

Остаюсь Бунин Ивашка из сельца Мокрые Петушки» 11 11 Из книги «Иван Бунин, pro et contra».

Вот этого мокропетушковца, бравого парня в кепке и первого парня на деревне, а также последнего русского классика мы с Вами рассмотрим, как профессионала и как мужа жены своей… Прошу Вашего жадного внимания.

Бунин говорил: «Настоящий писатель это тот, кто пишет живо, с красками, с запахом, движением, и видит то, что пишет…»

К чему призывал мастер словесности и неподражаемый художник слова? К активному использованию органов чувств, к максимальному их напряжению при вдохновенном и самозабвенном письме.

Буниноведы в стихах и прозе писателя насчитали более ста пятидесяти цветов и оттенков. Мальчик Алёша из «Жизни Арсеньева» говорит:

«Зрение у меня было такое, что я видел все семь звёзд в Плеядах, слухом за версту слышал свист сурка в вечернем поле, пьянел, обоняя запах ландыша или старой книги».

Так, не очень-то и прячась за героя, писатель говорит о себе. Бунин – дитя Природы, дитя смиренное и благодарное. Мать Природа щедро одарила его исключительными органами чувств, и словно в переиначенной сказке, поглаживая тёплым ветром по волосам удавшееся дитятко, спрашивала: «Зачем тебе, Ванечка, такие зоркие глазки?» – «Чтобы лучше видеть красоты твои» – «Зачем тебе такие чуткие ушки?» – «Чтобы лучше слышать голоса и отголоски твои» – «А зачем тебе такой чувствительный носик?» – «Чтобы полнее обонять ароматы и запахи твои…»

Писатель обладал нечеловеческим слухом, зрением и чутьём. Слышал за несколько вёрст колокольчики едущих гостей и безошибочно определял, кто едет, различал звёзды, видимые другими только через телескоп, и по запаху с завязанными глазами мог определить любой цветок. На восьмом десятке, вспоминая себя молодого, приводит Иван Алексеевич случай, бывший под Одессой, где-то сразу после первой женитьбы:

«Выхожу в сад вечером и чувствую – тонко, нежно и скромно, сквозь все пьянящие, роскошные запахи южных цветов тянет резедой. «У вас тут и резеда», – говорю хозяйке. «Никакой резеды нет. Хоть у вас и нюх, как у охотничьей собаки, а ошибаетесь, Ваня. Розы, олеандры, акации и мало ли что еще, но только не резеда. Спросите у садовника» – «Пари, предлагаю, – на 500 рублей». Жена возмущена: «Ведь проиграешь!» Но пари всё же состоялось. И я выиграл его. Всю ночь до зари во всех клумбах – а их было много – искал.

И нашёл-таки резеду, спрятавшуюся под каким-то широким декоративным листом. И как я был счастлив! Стал на колени и поцеловал землю, в которой она росла. До резеды даже не дотронулся, не посмел, такой она мне показалась девственно невинной и недоступной. Я плакал от радости» 12 12 Из книги «Иван Бунин, pro et contra». .

Надо ли удивляться тому, что стихи и рассказы Бунина так ярко подсвечены то закатным, то полуденным солнцем, то деликатно окроплены «длинными стеклянными нитями из большого облака», то буйно омыты ливнем, «пахнущим огуречной свежестью и фосфором».

В твоpческих опытах писателя там и тут прорастают травы, цветут цветы, растут грибы, звенит овсянка, поет зяблик, оpут гpачи, цокают соловьи, раздаётся хлопанье перепела, с колдовской настойчивостью кукует кукушка, гудят шмели, летают сразу всё видящие стрекозы. Именно со стрекозой, с её умением видеть сразу всё, соревновался в невидимом поединке прирождённый писатель Бунин, созерцая, запечатлевая и схватывая, чтобы потом отразить, воссоздать и воплотить. Он ощущал спасительницу мира с мучительной радостью, одновременно восхищаясь и терзаясь прелестями мироздания.

« …посмотрел на Эстерель, на его хребты в солнечной дымке…Боже мой. Ведь буквально. Буквально всё это было при римлянах! Для этого Эстереля и ещё тысячу лет ровно ничего, а для меня ещё год долой со счёта – истинный ужас! И чувство это ещё ужасней от того, что я так беспечно счастлив, что Бог дал мне жить среди этой красоты. Кто же знает, не последнее ли это моё лето не только здесь, но и вообще на земле!» 13 13 Из дневника Бунина.

О, радость красок! Снова, снова

Лазурь сквозь яркий жёлтый сад

Горит так дивно и лилово,

Как будто ангелы глядят.

О, радость, радостей! Нет, знаю,

Нет верю, Господи, что ты

Вернёшь к потерянному раю

Мои томленья и мечты!

Это стихи от 24 сентября 1917 года, до «окаянных дней» оставался месяц. А там краски поблекли, иконы были побиты.

«Не могу долго смотреть на цветы, – писал Бунин. – Боюсь растаять от блаженства…»

А как же в произведениях писателя представлен самый прекрасный цветок земли – женщина?.. Удивительным, бесподобным цветником представлен! В поздней своей прозе Бунин соединил юношескую порывистость и совершенное писательское мастерство:

«На ней что-то чёрно-кружевное, очень красивое, сделавшее её ещё меньше, стройнее, открывающее плечи, руки и начало грудей… Я одеваю её шубкой, с трудом удерживаюсь, чтобы не поцеловать это столь близкое голое тело, подвитые пахучие волосы…»

«В лёгком и широком рукаве сорочки, вышитой по плечам красным и синим, была видна её тонкая рука, к сухо-золотистой коже которой прилегали рыжеватые волоски, я глядел и думал: что испытал бы я, если бы посмел коснуться их губами. И, чувствуя мой взгляд, она вскинула на меня блестящую черноту глаз и всю свою яркую головку, обвитую плетью довольно крупной косы. Я отошёл и поспешно опустил глаза, увидав её ноги сквозь просвечивающийся на солнце подол юбки…»

«На коже у неё было тоже много маленьких тёмных родинок – эта особенность была прелестна. Оттого, что она ходила в мягкой обуви, без каблучков, всё тело её волновалось под жёлтым сарафаном. Сарафан был широкий и лёгкий, и в нём так свободно было её долгому девичьему телу».

Бунин сетовал: «То дивное, несказанно-прекрасное, нечто совершенно особенное во всём земном, что есть тело женщины, никогда не написано никем. Да и не только тело. Надо, надо попытаться. Пытался – выходит гадость, пошлость. Надо найти какие-то другие слова…»

Ну, что тут сказать. Во-первых: не всё в этом мире мужчина может выразить словами, даже если дерзает крупный писатель, а во-вторых, счастье Ивана Алексеевича в том, что не дожил он до нынешних времён, до современных описателей женщины. Он бы пошёл душить их голыми руками…

До седых волос сохранил писатель трепетное, романтическое и, по определению Куприна, подростковое отношение к женщине.