Анатолий Постолов - Год Майских Жуков

– О да, но это ещё не конец истории. На следующий же день офицера разжаловали, буквально сорвали с него погоны… Но не за то, что он устроил скандал и грозился убить человека. Его разжаловали потому, что по законам офицерской чести – если оружие извлечено из кобуры, оно должно выстрелить. Это был их кодекс. Спесивый кодекс вояк. Вот с такой концовкой рассказ станет по-настоящему увлекательным.

А само танго… не знаю, как оно называется, но вы, Фаина, наверняка его слышали, он ведь часто пел, когда у вас собирались гости. Даже я иногда слышал его голос, особенно летом при открытых окнах… Я хорошо помню, как он сидел в этой комнатушке и рассказывал свою историю, а потом вдруг начал петь старое танго из репертуара певички кабаре. Это было так неожиданно и безумно трогательно. И, кажется, совсем недавно…

И вдруг Миха запел. Он пел мягким баритоном, с придыханием, видимо, немного волнуясь, и голос его чуть вибрировал:

– Миха, я и не знал, что вы умеете петь! Вот здорово! – Марик смотрел на дворника, как на только что сделанное открытие, но мама сидела на краешке стула, напряжённо выгнув спину, готовая сорваться с места.

Она молчала, и только глаза её были подёрнуты поволокой, будто облаком, которое медленно таяло, пока не исчезло совсем…

– Сколько мы вам должны за марки? – Голос её дрожал.

– Мама, ну ещё пять минут, – попросил Марик.

– Нам пора идти… Сколько?

Миха поднялся из-за стола.

– Вы мне ничего не должны. Я дарю эти марки.

– Нет, не может быть и речи. – Она вытащила десятку из кармана. – Если вы не возьмете деньги, мы не возьмём марки.

– Мама! Миха же мне эти марки хочет подарить, почему ты такая упрямая?

Мама молчала и теребила пальцами свою шаль.

Миха, похоже, растерялся. У него опять несколько раз дёрнулась щека.

Он нервным движением взъерошил волосы.

– Я возьму с вас по пять копеек за марку, – сказал он, глядя маме в глаза с какой-то детской обидой.

– Сколько там марок, сынок?

– Восемнадцать, – тихо ответил Марик.

– Восемнадцать, – повторила мама и закусила губу.

– Так как у меня нет сдачи, то вы мне будете должны 90 копеек. Я дам вам сейчас конвертик, положите туда марки.

Они вышли из дворницкой. Мама пошла вперёд быстрым шагом, держась за шаль побелевшими от напряжения костяшками пальцев.

Марик открыл дверь, и они вошли в квартиру.

– Мама, ты какая-то нетерпеливая. Я же тебе говорил, что он в марках плохо разбирается, но он когда-то был путешественником, ей богу.

Мам, пять копеек за марку. Я мог ещё штук тридцать набрать.

– Марик, папа скоро придёт, у него сегодня частный урок; наверное, уже закончился, он будет минут через двадцать. Я пока подогрею голубцы и хочу тебя о чём-то попросить: принеси из комнаты букет…

Марик вернулся с вазой. Сирень к вечеру расщедрилась, раскрыла свои лепестки, и её махровые гроздья напоминали усыпанное звёздами ночное небо.

– Там бабушка в кресле перед телевизором заснула.

– Ничего, я её разбужу. Садись, мой мальчик. И не сердись на меня. Я сама на себя сердита. Как я могла забыть эту дату. Скажи мне, как? Вчера исполнилось ровно четыре года со дня смерти папы. Моего папы, понимаешь? И я за неделю до этого каждый день напоминала себе поставить свечку, помянуть папу… делала зарубки в дурной голове. Ох, будь прокляты эти праздники с их суматохой…

Как же мне стыдно, Марочка. Я напрочь забыла, а какой-то дворник мне напоминает. И напоминает так, будто знает, что я эту боль буду нести одна, и ни с кем не поделюсь. Ни с кем, кроме тебя. Мальчик мой, почему он мне никогда эту историю не рассказывал? Почему ему рассказал?

– Мам, ну не расстраивай себя так. Хочешь, я тебя сейчас утешу стихами Светлова. Вот слушай: Марик сделал артистичный жест рукой и, слегка подвывая, прочёл: "Все ювелирные магазины – они твои, все дни рожденья, все именины – они твои… вся горечь жизни и все страданья – они мои".

– Ах, сынок, звучит оно красиво, но фальшиво, а строчки из этого танго – они мне царапают сердце… "Мой любимый – бандит, пьяница, игрок…"

Она закрыла лицо руками и чуть слышно произнесла: "А я его всё равно люблю…"

Плечи её вздрогнули, и вся она сжалась, словно хотела спрятать под шалью, как под панцирем, свои обнажённые чувства.

– Мам, ну не плачь, – тихо сказал Марик и прикоснулся к её руке.

Мама медленно опустила ладони мокрые от слёз.

– Мама, ты такая красивая…

– Да, особенно сейчас, – она попробовала улыбнуться. – Иди сынок, иди, позанимайся немного, а я посижу. И сам разбуди бабушку, ей спать сидя тоже не очень на пользу. И ещё… Только не обманывай меня. Это его букет?

Марик молчал. Он не понимал, как она могла догадаться. Он ведь всё разыграл, как по нотам…

– Мам, это для тебя и для бабушки. Он просил не говорить…

– Когда мы уходили, я увидела в его мусорном ведре сломанную ветку сирени… Так что вы оба те ещё конспираторы. А Миха… Какое, однако, странное и в то же время детское имя… Ты ведь понимаешь – он по своей сути не дворник. Он умный тонкий человек с израненной душой и щедрым сердцем. Я рада, что он стал твоим другом.

– Мам, он твой друг тоже.

– Нет, милый, ты можешь к нему ходить в любое время, я туда никогда больше не приду.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Длинноворсовый ковёр из овечьей шерсти.

Санджовезе – винный сорт винограда.

Предклинье (прекунеус) – зона головного мозга, которая связана c изменением субъективных переживаний человека и отвечает за ощущения счастья. Прослеживая активность этой зоны во время сна, было замечено, что она вовлечена в интегрирование информации о прошлом и будущем.

Мой любимый – бандит, пьяница, игрок.

Ни моя улыбка, ни слезы,