Андрей Гальцев - Рассказы

– Премного наслышаны!

– Немного прослышаны?! – глупо сказал я и поправился. – Я спешу, у меня дела.

– Делам стоп! Сейчас в природе обеденный перерыв. Мы шли специально пулю расписать, чтобы двое-надвое. Нарочно. Ни за что не отпустим, иначе вся партия пропадёт. Человек из далекой Москвы приехал, а мы его отпустим?! Нетушки!

Меня силком усадили на прежнее место. Хозяйка принесла большой бокал розовой наливки: «Ради вас юбилейную бутылку открыла». Гости закричали: «Залпом, залпом, за Москву, за Жданов!» Я выпил с тем же чувством, с каким стеснительный жених целовал бы невесту под крики «горько» и под блестящие, как дождевые пузыри, глаза новых родственников. Во мгновения глотков хозяйка заменила скатерть. На стол уже падали карты – у меня там оказались почти сплошь тузы с королями. Я стал пить и выигрывать. Вроде бы глупость – тысячу рублей выиграл – не ум, не красоту, не талант – всего лишь рубли, но меня раззадорило. Скоро я стал вести себя по-свойски. Бьющая карта смачно шлёпалась на стол – победной пощечиной. Сквозь водку я смотрел почти ясно, словно приспособившись к неправильным очкам или искривленному пространству. Когда сделали перерыв, я пошёл ополоснуть лицо.

Мелкие недолговечные существа – порождения моей души – носились во мне, как летучие мыши внутри комнаты, и касались моей изнанки. Я попил из крана воды, а для них эта протекающая во мне вода была рекой, протекающей через их мир. Эта вода несла им сведения о нашем мире, о водопроводе, о небе, о нас, изменяющих вкусы и запахи, мелодию и смысл земного космоса. Они, маленькие, там призадумались.

Медленно прозвучал колокол. Бархатно-бронзовый звук заполнил меня, и волна звука затопила мелочи. Всеми чувствами я вспомнил девушку: вкус её губ, свет взора, обаяние голоса – медовая волна монастырского звона поднесла к моему сердцу её аромат. Я вспомнил две родинки на её скуле – негатив неба с двумя чёрными звёздочками. Любовь поднялась в горло моё, перекрыла его, потом рванулась выше и нажала на глаза. Потекли слезы. Я стал быстро умываться. Наконец вышел к хозяевам.

Сквозь сияющую влагу я видел уродов, но как только встряхивал умом – видел уже известных мне людей понятно-простительной внешности. На столе меня ждала горка денег. На миг вновь поселился во мне азарт – нечто мелкое, дребезжащее.

– Садись поскорей, я страсть как хочу отыграться! – со вкусной хлопотливостью сказал самый проигравшийся гость в тяжёлом двубортном пиджаке.

У него было лицо филина. Губы, поднимались полочкой, норовили слиться с клювообразным носом. Это сидел ректор Университета сознания.

– Разве так можно уходить?! Деньги взял и пошёл?! Не гуманно! – подхватил личный секретарь господина Гарда, тонкий, прилизанный тип с мягким позвоночником и с картавинкой во рту.

– А, может, москвич ещё больше выиграет? Нетрудовой доход получился бы немалый, – потирая руки, произнес парикмахер.

– Подлюга жизни тогда поцелует, и ггусные дети газвеселятся, – пофантазировал секретарь.

Я пояснил, что у меня нет ни детей, ни подруги. На это ректор заметил, что у троих из нас деток не имеется, и нам бы впору открыть клуб имени Чичикова. Парикмахер под разговор начал метать карты, но я передвинул кучу денег от моей стороны на середину стола.

– Вам отыгрываться не нужно, – сказал я.

– Сиди, – вдруг на «ты» обратился ректор. – Тебе карта прёт, а ты отворачиваешься.

– Кому карта идёт, тот играть должен, тому судьба успех предлагает, – добавил нежным

тоном парикмахер.

Демонстративно посмотрев на часы, я поклонился и вышел из комнаты. За спиной затихло и тут же зашевелилось. Проехали по полу тяжёлые стулья. Изменилось освещение в прихожей, но я вторично прощаться не стал.

Шнурки остановился завязать в подъезде. Посмотрел в пыльное лестничное окно – там ничего не было видно, кроме нацарапанного детской рукой взрослого слова. Но мелкие неровности пыли в стороне от слова изобразили далекий ландшафт, где я тут же согласился бы жить. Я услышал, как там отворилась дверь, кто-то сказал приглушенным басом: «Верни его любыми путями! Или задержи, или пойди с ним, только не отпускай! Завлекай, у нас большие перспективы, приглашай на работу».

Дробно побежал по ступенькам парикмахер с пучком денег в руке – увидев меня, остановился, сглотнул досаду, ведь я мог слышать инструктаж, потом спешно состряпал на лице приветливость (в стиле фастфуд).

– Уважаемый, а выигрыш ты свой зачем оставил? Нехорошо. – Он обогнал меня и развернулся лицом. – Я-то чем обидел, а? Так нельзя. Может, вернёмся? У ректора целый портфель валюты. Он готов её проиграть. Давай я тебе подсоблю его обыграть. Дело своё откроешь. У тебя есть мечта?

– Есть, но она не коммерческая.

Я вспомнил чью-то фразу: «Человек без мечты – что фонарик без лампочки». И точно, вокруг нас шли люди, горожане, пассажиры земли -все они шли и дышали по необходимости, они просто терпели время.

Кто-то нас обкрадывает – некий враг, завистник жизни. Похоже, дьявол существует, иначе опустошение людей необъяснимо.

Парикмахер трусил вдоль меня с поджатыми губами, сильно озабоченный.

– Куда ты идёшь, собственно? – спросил он, заглядывая.

– Оставь меня, я хочу протрезветь.

– Тогда пошли в парк, там чудная пивная! Куда ты в таком виде, ну? И запах на полкилометра. Я тебя не пущу, кругом жандармы. Ты города не знаешь.

Он взял меня под руку, хотя я ступал твердо. Мысли мои были тревожны, некоторые ужасны, однако ясны. Несчастье, оно сдавило мне душу, как воробышка может сдавить злая рука пионера. Несчастье сквозило везде и глядело со всех сторон. Но я не мог бы формально указать, в каких признаках оно выражалось. Например, во сне предметы обладают добавочным средством выразительности, а именно выразительностью гипноза. Вещи передают (глядящему в сон) свою волю, своё состояние – прямым внушением, одним лишь явлением себя. Вещи во сне тождественны словам, лицам. На самом-то деле и наяву они такие же, только мы слишком заняты и не замечаем их выразительного напряжения, их физиономий. А в тот час я это видел – я словно бы шёл во сне.

За поворотом отрадно клубились деревья. Впереди располагался парк огромных растений! Я ускорил шаг, парикмахер почти бежал, работая локтями, как лёгкий паровоз.

Деревья! Я никогда не видел произрастания замыслов непосредственно из ума, но вот наглядно выросли произведения земли – произрастения. Мы шли в уме мира, под сенью воображённых этим умом деревьев.

На стволах, подобно пятнам на крыльях бабочки, лежал и улыбался свет. Атлантовы стволы держали вознесённую к небу крону; трепетную листву трогала высокий ветер.

По земле неподвижно текла дорожка, плавно заворачивая в будущее, и это так утешало меня… если не видеть плевков и мусора, оставленных на асфальте жильцами нашей общей сказки.