Эмануил Бланк - Сочинения. Том 10. Антидепрессант

© Эмануил Бланк, 2021

ISBN 978-5-0055-3084-4 (т. 10)

ISBN 978-5-0053-2542-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предыдущие десять дней, которые потрясли мир, были списаны американцем Джоном Ридом ещё с российских событий февральской революции семнадцатого года.

Следующие десять дней, потрясших наш городок, да и весь Советский Союз, произошли на сорок шесть лет позднее. И принесло их телевидение.

В Сокирянах стоял снежный морозный март шестьдесят третьего. Только ручей у небольшого старого деревянного моста, который встречался мне по дороге в школу, никогда не замерзал.

Даже в самые лютые морозы над ним постоянно клубился пар и витали разные специфические запахи. Туда впадали тёплые стоки от единственной бани, которая пользовалась у публики неизменным успехом. Наверное потому, что в нашем небольшом местечке, она была единственной.

Посещать я ее не любил. Большое скопище голых мужиков с болтавшимися причиндалами самых разных форм и размеров, в глазах маленького ребёнка смотрелось совсем негармонично.

А порой, просто ужасало. Небольшое разнообразие вносили посетители с многочисленными татуировками. Чего там только не было. От банальных « Не забуду мать родную» и « Прости Валя» до « Белка и Стрелка в космосе»

Запомнился мужик, у которого при движении ягодиц, кошка гонялась за мышкой. Мышка все норовила спрятаться в норку.

У следующего экзотического экземпляра, при ходьбе, позади, как-бы двигалась совковая лопата, которая забрасывала уголек туда же, прямо в топку.

Однако живописные тату, большинство из которых изображали Ленина и Сталина, не смогли сдобрить душную банную атмосферу. Особенно, когда меня, без всяческого предупреждения, попытались подольше задержать в горячем аду парилки.

С тех пор бани не люблю. Импринтинг.

В огромном, как мне тогда показалось, актовом зале школы, по вечерам, становилось совсем темно. Чтобы хоть как-то различать изображение, весь свет специально выключали. Только слева, у самой стены, светилось, пульсируя, небольшое пятно.

Вокруг первого в Сокирянах телевизора, тогда собрались несколько десятков посвященных. Женщин и девчонок там не было. Им, конечно же, было не понять того, что происходило на экране и у нас на душе. Ведь, вдруг, все наши хоккеисты стали легендарными. Почти как космонавты. Девять лет подряд, с той поры, они добились первенства на всей планете.

Стоял март. С седьмого по семнадцатое, почти каждый день, мы оставались по вечерам, чтобы смотреть первую в советской и нашей личной истории полную телетрансляцию хоккейных матчей чемпионата мира. Репортажи вели Ян Спарре и легендарный Николай Озеров.

Я не заглядывал в дома начальства и совсем не думал об этом. Конечно же, телевидение у них в домах и кабинетах появилось много раньше.

Однако для простых ребят, с их восхищенными папами, это был первый в жизни просмотр телевизора. Да ещё такого события как чемпионат мира из шведского Стокгольма!

Да! Если телик попал даже в, казалось, затерянный мир маленьких Сокирян, значит вся огромная страна тогда собралась и впервые вместе наблюдала великие спортивные сражения.

Старшинов, Рагулин, Альметов, братья Майоровы, Александров и Якушев немедленно стали кумирами.

– Как Кузькин показал им Кузькину мать?, – восхищались мы легендарным защитником.

За четыре года до этого, Никита Хрущев обещал показать « мать Кузьмы», как удивительно перевёл эту фразу дипломированный переводчик американскому президенту Никсону

– А как Рагулин остановил Тумбу Юхансона?

– А Старшинов как чеха Дзуриллу обвёл?

На улицах из первых попавшихся досок лихорадочно сколачивали жалкое подобие клюшек. Зачастую, это была доска из забора с поперечиной из старого ящика. Роль шайбы выполняла баночка из-под сапожного крема, заполненная глиной. Но от этого хоккейные баталии на всевозможных пятачках, дворах и площадках не становились менее ожесточенными.

Названия и конструкция коньков со Снегурок и Дутышей немедленно заменились на престижные Канадки. В парикмахерских полубоксы и боксы сплошь перешли на «Канадку». И все потому, что Озеров, каждый раз, повторял, что мы победили этих, самых главных, мировых зачинателей хоккея.

Все переменки в нашем втором «А» заканчивались тогда замечаниями нашей классной. Клавдия Андреевна никак не могла понять, что происходило с мальчишками в те памятные десять мартовских дней.

В далекой Москве писатель Юрий Трифонов резко взялся за сценарий к фильму «Хоккеисты». До знаменитого « Дома на Набережной» ему оставались ещё годы и годы.

Победы в хоккее, которые продолжались у нашей страны с завидным постоянством, каким-то образом совпали с периодом расцвета Оттепели, творческим и технологическим взрывом не только в науке, технологиях, экономике, но и в литературе, кинопроизводстве, да и во всей нашей с Вами жизни.

Были разом сданы миллионы хрущевок, произведены десятки миллионов телевизоров, стиралок и холодильников. Все гонялись как за отдельными печатными изданиями, так и за собраниями сочинений. Книга стала лучшим, престижным и желанным подарком. Читали в метро, автобусах, на пляжах и скамейках. Читали все. От мала до велика. Жизнь становилась все интереснее и динамичнее.

Затем начались проигрыши, аварии в море и на суше, Чернобыль, развал Союза. Затем, снова, но уже сравнительно жалкое подобие развития.

Так уж видно все устроено. Вечные качели.

Только бы войны не было…

Все мое прекрасное Детство, помнится, сопровождалось пением папы.

Как соловушка. Каждое утро, он вставал раненько. Помазок, взбитие мыльной пены, бритье и пение, пение, прекрасное пение.

А как следствие, счастливая встреча нового дня и отличное настроение

…Тот, кто рождён был у моря,

Тот полюбил навсегда,

Белые мачты на рейде,

В дымке морской города…

…Дывлюсь я на небо,

Тай думку гадаю….

…А на тому боци,

Там живе Маричка…

…Знов зозули голос чути в лиси,

Ластивки гниздечко звили в стриси…

Ло мир алы инейнем инейнем

Тринькин а глейзалы вайн…

(давайте все вместе-вместе выпьем

Стаканчик вина, идиш)

Купите-койфчит, койфчит папиросн,

Трикины, вус рэйгн нышт фаргосн…

(купите – купите папиросы, сухие, дождем не залитые, идиш)

Забыл, многое забыл спросить у него, пока папа был жив. Интересно, а когда он начал петь? Ещё в детстве? Или в юности? Сам он очень любил звуки природы, – пение птиц и особенно стрекотание цикад по летним вечерам

Я стал напевать его репертуар и некоторые мелодии из радиоточки ещё во времена своего детского садика. Мне нравилось все, что папа любил. Я бегал и подобно ему, постоянно что-то напевал