Иван Евсеенко - Литературный оверлок. Выпуск №1 /2021

– Может, чайку?

– А?! Что? Не понял, что?

– Может, чайку попьете?..

Женщина. Немолодая. Невысокая. Лицо простое. Не красавица. Первая, которая сама к нему подошла. Глаза. Глаза настоящие. Глаза эти его «включили».

– Нет-нет, спасибо, не хочу! Ничего не хочу, – глядя в эти глаза. – Спасибо.

Санитарка. Вернее – санитарочка. Такие есть. Везде. Настоящие.

– Мне бы шапочку, бахилы. Сейчас туда, – показал глазами на двери операционной.

Переодеваться зашел снова в ординаторскую. Два врача. Что-то говорят. В ответ он – что-то невпопад. Про себя: и эти… тоже знали сразу, что его дочь. Не позвонили, ни один. Три с половиной часа потерял. Сообщил брат из Карелии. А с этими всю жизнь знаком, коллеги. Были.

Когда снова вышел в коридор, в оперблоке внезапно погас свет. Там, где сейчас вводный наркоз, где его дочери остановили дыхание, встал дыхательный аппарат! На вводном наркозе! С трудом удержался, не ворвался туда. «Стой! Запаникует еще Рыжая, помешаю! Стоять! Вручную, дыхательным мешком! Сделают!

Вышла главная. Спокойная.

– Сейчас-сейчас! – набирая номер. – Васю, завхоза!

Вбежал Ромка. Зять. Только что подъехал.

– Включиться должен аварийный дизель!.. Дизель не включался. Он что-то резкое говорил всем, что – точно не помнил, но одна фраза осталась: «Если что-нибудь случится с ней, я жить не буду. Но и вас заберу…» Кажется, завхозу Васе это процедил. Или это уже Ромка говорил? Хотя тот – что-то про стрельбу… Тот сделает, если пообещал.

Сбегали. Свет быстро включили, наладили. Но ненадолго. Когда свет в операционной погас вновь, он понял: все решать самому! Зятя быстро отправил за переносками-удлинителями, за бензогенератором в магазин.

– Бросим под окно, второй этаж, закинем прямо в операционную. Давай, метров по тридцать! Переноски!

Минут тридцать потеряли, но свет горел.

И дальше все катилось не так. Едва зайдя в операционную, он понял это по ее лицу: бледно-серое! Схватился за пульс – нитевидный! Давление? Измерил на слух, фонендоскопом – восемьдесят пять на шестьдесят. Мало!

– На мониторе больше! Два кубика мезатона! – Рыжая-анестезиолог.

– Правое не дышит! – он. – Легкое правое не дышит! Пневмоторакс?!

– Чуть послабже, но дышит! Правое.

Рыжая сомневается? Не видит? Не понимает? Не хочет дренировать?! Он в очередной раз, мешая «операторам», нырнул под простыню – слушать… Потом, просунув руки чуть не на операционное поле, стал перкутировать, простукивать. Тут хирург поднял головной конец стола, и дочь дала наконец явно услышать, вернее почувствовать дрожащим отцовским рукам «коробочный» звук пустой грудной клетки с опавшим легким. Сверху, спереди, справа.

– Пневмоторакс! Дренировать!

Спало легкое, правое: удар ремнем безопасности!

– Нет-нет, это легкое не дышит рефлекторно! Точнее, дышит слабо! Дренировать не будем, не надо! Еще два мезатона! – Рыжая.

Господи, да она боится! Дренировать боится! Лишь бы дотянуть на мезатоне и сдать реаниматологам! Идет ва-банк! Боится!

«Боже! Дай врача мне! Настоящего! Боже милостивый, пошли!»

Остановить операцию?! Самому пойти на дренирование? Не затягивать дальше? Гипоксия. Шок. Самому?! Дренировать дренировал, но в таких случаях – лежа – нет. Хотя: разрез, второе межреберье по среднеключичной, на два-три сантиметра. Справлюсь! Так, жду еще минут двадцать, когда все-таки начнут зашиваться. Остановлю и сам пойду на дренаж. Но без рентгена нельзя…»

– Рентген сделаем здесь, в операционной? Рентген, говорю? (Всем сразу.)

– Да-да, сможем! Сделаем! – Главная. – Аппарат есть.

«Ибрагимыч. Промыл брюшную полость. Вроде хорошо. Начал уже ревизию. Пять разрывов кишечника. Проникающее ранение коленного сустава, бедра. Теперь еще пневмоторакс справа. Черепно-мозговая. И что с шеей? Шея при таких ударах, травмах почти всегда… Так, что делать?! Ждать реанимацию из города? По времени уже должны подъехать, двести километров. Но связи нет. Значит, не близко. Ждать или дренировать? Боже, помоги!»

Рентген легких. Дочь пришлось перекладывать на кушетку, снимая с аппарата ИВЛ: операционный стол оказался слишком высок для переносного рентгена. Все шло медленно и не так. Снимок сделали. Пошли проявлять в соседнее здание. Принесли.

– Что это?!

– Такой аппарат, лучше не получится! Всем так делает! – медсестра. Немолодая. Со стажем, опытная.

– Пойдем! – подвел к рентген-аппарату. – Напряжение сколько ставили?

– Вот столько.

– Ставь сюда! Время – сколько? Так, сюда ставьте! Вы сожгли снимок. Черный!

– Он всем так делает, аппарат!..

Второй снимок проявлять в соседнее здание побежала уже бегом. И так было все.

Он умирал с ней. Здесь, в этой операционной.

Все эти три с половиной часа операции, все эти двести с лишним минут, каждую минуту, ежеминутно! Двести раз он умирал с ней. И дошел, довел себя до того состояния, что уже спокойно обдумывал конец своего существования. Конец, если что случится с ней. Он не простит себя за то, что опоздал. За ошибки, которые наделал уже здесь. И за то, что не ведет себя жестко со всеми этими…

* * *

В этой операционной, где все знакомо, раньше он бывал часто. Приезжал из своего поселка давать наркоз, когда не было специалиста здесь. Было это давно. После сокращения и оптимизации в больнице исчезли хирурги, анестезиологи и многие другие специалисты. Он давно работал семейным врачом и бывал здесь редко. Сейчас перед ним проносились какие-то воспоминания, лица врачей, работавших в этой больнице, тех, настоящих. Многих уже нет. Вспомнилось, как давал здесь наркоз своей любимой учительнице русского Серафимке. Почему она сейчас всплыла в памяти? Прицепился к случайной мысли, которая, как всегда, не случайна. За что любили ее? Справедливая была. Честная? Да, честная. Ровная и честная со всеми ими, разными учениками. Честная – это главное.

Все так же, всхлипывая, постукивая чем-то очень древним внутри, дышала самая надежная в мире советская дыхательная аппаратура. Постепенно он взял себя в руки. Правое легкое дышало не полностью. Нарастала гипоксия, и он был готов идти на дренаж, когда под окнами захлопали дверцы машины, послышались мужские голоса. Реанимация! Павел, хирург. Этот крутой, жаль – не успел на операцию. Молодой высокий анестезиолог, незнакомый. Пошли на дренаж.

И тут он сделал вторую ошибку: не проследил за дренажем! Пробе́гал, звонил из ординаторской в Коми. Не посмотрел, сколько воздуха по дренажу!

– Был воздух! Много, – молодой.

Он поверил. Послушал. Да, вроде справа получше стало дышать.

Рентген. Контроль.

– Давай не будем! Потеря времени! Дренаж стоит! Время! – анестезиологи.

Подумав, скрепя сердце согласился. Еще ошибка!

Успел заметить: куда-то исчезла Рыжая. Домой, наверно. «Так и не полюбовалась на рентген с пневмотораксом», – подумал как-то вскользь. Тут же забыл, навсегда.