Евгения Арапова - Прости… Забудь

Нужно ли говорить, что в череде дел о дневнике Леры Свирской я забыла достаточно быстро, да и не хотелось сейчас, когда все ясно, погружаться в чужие проблемы. Я разобралась в главном, к чему детали?

Через три месяца после полета в Латвию, перед новым, 2020-м годом, в тот момент, когда все мои знакомые «упарывались» на корпоративах, я узнала, что Вавилов найден мертвым в камере. По информации ФСИН, признаков насильственной смерти обнаружено не было. Затем проверку проводила прокуратура. Ее результаты полностью подтвердили выводы первой, «фсиновской». Потом заявление в СК, на которое никто даже не удосужился отреагировать. Диагноз: сердечная недостаточность. Никто никогда не узнает, что это было. Я не узнаю точно. Намек понят, вопросов больше нет. Но теперь я не могу не прочитать, есть чем заняться в бесконечные январские праздники, которые мы с семьей проведем в Питере.

II

. Ребенок, который с самого начала был один

«Интересно, я была счастлива, хоть когда-нибудь? Наверное, в самом раннем детстве, которое я не помню. Город Тверь, семья с множеством родственников. Любящие меня и друг друга родители, которые всегда рядом. Да, скорее всего в то время, и еще совсем недолго… Мне лет пять: пятиэтажная «хрущевка», дружный двор, в котором все друг друга знали и были, в общем-то, неплохими людьми. У меня много друзей, живущих в том же доме, с ними я носилась, падала, наживала кровяную корку на болячках, а потом, с болью, снимала ее с кожи. С этими же детьми я делила конфеты и яблоки, выданные родителями. Хорошо помню, как мама подружки приносила батон, и отламывала каждому по куску. Особенно вкусной была, конечно, горбушка. Наверное, это самый вкусный хлеб в жизни детей небольшого городка конца 80-х. Нам было интересно друг с другом, и со взрослыми, которые, никогда не отнекивались, а, вроде бы даже с интересом, общались и со своими, и с чужими чадами. Кусок раннего счастья социализации, положенный мне. В 91-м Мама с папой решили переехать в Петербург, или папа решил, в то время тонкостей понимать я не могла. Немного странно, учитывая, что расстояние до Москвы 200 км, а до Питера 530. К тому же, Москва есть Москва—столица. Но всему есть свое объяснение: у папы в этом городе был успешный уже тогда не друг, но знакомый, с которым они вместе служили на Дальнем Востоке. И ему нужен был тот, кому можно доверять в зародившемся и начинающем расцветать бизнесе. Папа оказался именно таким человеком. Все вокруг, в моем маленьком мире, менялось, я же воспринимала это спокойно, без потрясений.

Первой достопримечательностью города, которая произвела впечатление, стал Исаакий. Сейчас понимаю, что мне повезло, что июньский день приезда был солнечным. Получись он другим, не знаю, как бы я восприняла новое место жительства. Собор поразил, но больше напугал. Когда проезжали мимо, я почему-то боялась, что он разрушится и накроет всех здесь присутствующих. Восприятие окружающего мира ребенком, выросшим не в столице. В этом новом большом городе быстро появилось восторженное осознание: «Мне нравится. Я хочу здесь жить. Красиво!» Впоследствии, когда я начну заниматься любимым делом, то есть обдумывать немногочисленные события своей скудной жизни, я много раз задам себе вопрос: «А не этот ли проклятый город разрушил все вокруг меня»? Но это будет позже, пока мне пять, мы с родителями поселились в однокомнатной квартире на 5-ой линии Васильевского острова, в той самой квартире, где я живу до сих пор. Жилье принадлежало вышеупомянутому знакомому, одним из преимуществ переезда нашей семьи было предоставление «угла». Не бесплатно, естественно. В 90-м рынок аренды вообще не знаю, существовал ли? Но к счастью, у родителей, необходимости разбираться в подобном, в новом городе, не было. Жилище мне понравилась. Казалось, теперь я нахожусь в замке, именно так я воспринимала старый, кажется, 19-го века постройки, дом. Двор-колодец, парадная, завораживали и приводили в оцепенение, быстро сменившееся ощущением чего-то родного, казалось, здесь я жила всегда. Впоследствии, когда периодически я бывала на «малой родине», приходило осознание того, что Тверь—это пробник Питера, предоставленный судьбой для начала, после чего полный объем. Ну в правду ведь, похожи. Старые особняки на Советской, вид с набережной Волги на другой берег, на Степана Разина, застройка, мосты. Да, река не Нева, Волга, но это и лучше. Новый город стал своим почти сразу. При этом, я никогда не считала себя петербурженкой. Моя родина-Тверь. А Питер, любимый, единственный, но не родной.

С обретением друзей на новом месте сразу не заладилось. Найти такую же компанию, как на малой родине, не получилось. Впервые моя болезненная застенчивость проявилась и повлекла за собой негативные последствия. В Твери, во дворе я была своей, «по праву рождения», влилась в коллектив, не задумываясь. Или дети были лучше и проще… В Питере выйдя на площадку, я заведомо боялась, что не примут. Не знаю почему, но уже тогда опасалась новых людей. Скромная, необщительная. Было бы проще, если ко мне обратились, я никогда резко не отвечу, есть шанс завязать дружбу. А сама обращаться… Нет… Знакомство уже тогда было чем-то непростым. Я стеснялась подойти к детям и предложить поиграть вместе, в том возрасте, когда не должно быть страха и опасений. Не знаю, откуда у меня это взялось, родилась такой, наверное. Или воспитание. Я не вызвала никого интереса, моего появления никто не заметил. Не оставалось ничего другого, как развернуться и пойти домой. Больше во двор не выходила. Да, вот так вот, не решалась. Позже, когда мы с родителями проходили мимо, я замечала что дети на меня как-то не так смотрят и смеются, обсуждая меня, наверняка, говорят что-то обидное. Родители никак не реагировали и я думала, что это правильно. Терпеть и молчать. Никак не защищаться, игнорировать все возможные выпады в твою сторону.

Второй выход в петербургское общество также провалился. Сад, как погружение в социум оказался негативным переживанием. Было некомфортно. Как только я зашла в группу, села в углу, мечтая, чтобы этот день побыстрее закончился, и еще о том, чтобы на меня никто не обращал внимания. Теперь это было меньшим из зол. После того, как не смогла подружиться во дворе, я стала еще более неуверенной. Было ощущение, что меня здесь нет, все происходящее нереально. В моем поведении не было пренебрежения, один лишь страх. Оказалось, это тоже грех и за него общество жестоко наказывает. Как наказывает всех, кто «не такой». (Еще бы оно само, для начала, было «таким».) Смеется и издевается над инвалидами, слабыми, несчастными. Людей с проблемами стараются растоптать. «Спарта на минималках». А мир от того и не совершенен, что им подобные недоделанные спартанцы правят. Те, кому плохо, виноваты, они всегда во всем априори виноваты. Тогда, в детстве, я уже не хотела нравиться, хотела, чтобы меня не замечали. Чувствовала, что если привлеку ненужное внимание, будет только хуже. Так и получалось. Что это, умение видеть свое будущее или негативные мысли тем и опасны, что могут стать явью? Кто бы знал. Остаться незаметной не получилось, я вызвала живой интерес, совсем не позитивный. Почему-то меня сразу начали дразнить и обзывать, невзлюбили за закрытость и зажатость, за нежелание вылезать из своего собственного, комфортного мирка и я, совершенно не умея защищаться, не придумала ничего лучшего, чем заплакать. Это никого не остановило, наоборот, совершена первая страшная ошибка, которую я из страха много раз повторю в дальнейшем. Я показала, что не отвечу, со мной так можно, боялась и избегала конфликтов. Не могла, как другие дети, драться и плеваться. Подобное поведение мне казалось недостойным. Я пишу это и противна себе. Проявлялись задатки поведения жертвы. Скажут встать и пересесть с места, я пересяду, лишь бы не было ссоры, скажут, что нужно поделиться тем, что дали родители, без проблем… Вот только ощущение оставалось, что ты не человек, а вещь. Обзовут… Я не отвечу. Меня не защищали и не учили защищаться, мысль что-то ответить появлялась, но сковывал страх. Из трех реакций «Бей, замри, беги» моя-«замри». Это первый раз, когда я не смогла отстоять свои границы. Вместо этого, научилась терпеть, чем подписала себе приговор. Уже тогда, мне было некомфортно среди людей именно из-за творящейся несправедливости. Я была хорошей, тонкой и слабой, а они со мной так. Неужели за слабость нужно так жестоко наказывать? Я надеялась, что кто-нибудь все увидит и спасет меня. Защитит. Но этого не случилось. Это был первый урок, показывающий, что никто никогда не поможет, рассчитывай только на себя. И еще, никому никогда не воздастся за ту боль, которую тебе причинили.