Вадим Семёнов - Всё, что должен знать

В чем я уверен, так это в том, что я могу придумать какую-то заковыристую ложь. Возможно, заковыристая ложь нужна лишь для того, чтобы увидеть простую истину. Или уверовать в эту простую истину. Знать… Знать – это не верить. Хотя, конечно, мне, а возможно, и вам, нужно, чтобы об истинах постоянно напоминали. Даже несмотря на то что я начинаю плеваться на высказывания, которые нахожу «простыми».

Впрочем, сейчас я сижу в кабинете университета, ковыряю ручкой бумагу. Диссертацию писать откровенно не хочется. Я переехал из Москвы в Нью-Йорк после окончания магистратуры, чтобы заниматься математикой. Будучи когда-то молодым человеком, умевшим зажечь огонь в глазах своих учителей, сейчас я – лишь загнивающий аспирант в Колумбийском университете. Когда я только поступил на должность, все было не столь мрачно, но каждый новый семестр я обнаруживал, что для успеха мне не хватает еще одного качества, которым, увы, меня обделили. Да, когда я только задумывался над тем, чтобы стать математиком, мне казалось, что самое главное качество ученого – это интеллект. И интеллект, хотелось бы мне так думать, у меня до сих пор есть. Но в первый год учебы я откровенно разочаровался большим объемом работы и резко сменил свое мнение: «Самое главное не ум, а трудоспособность!» Ее мне не хватало. Позже, обретя научного руководителя, который вспоминал обо мне, только когда поливал свои вечно сухие и умирающие растения – и не потому, что я должен был их поливать вместо него, а потому, что я ассоциировался у него именно с сухим и умирающим растением – мною было постановлено: «Самое главное – это испытывать интерес к науке!» Правильнее было бы сказать: «отсутствие интереса к жизни вне науки». А жизнь меня так тяготила… У меня не было «того самого» научного руководителя, наставника, о котором каждый студент мечтает и одновременно считает его будущее наличие неоспоримым фактом. Не было ни учеников, ни просто того, кому я интересен. Сидишь в кабинете один целый день, что-то читаешь, что-то пишешь, а мотивация улетает. Помню, в тот год я тщетно пытался искусственно усилить «чувство интереса», но, естественно, ничего из этого не вышло. Теперь же я все больше и больше думаю о случае. Что было бы, если бы я выбрал другой университет, другого научного руководителя? Возможно, тогда цветок зацвел бы в клумбе, река моего времени забурлила бы, а жизнь была бы по-прежнему вытянутой прямой, а не комком повторений.

На часах 10:00.

Наконец-то! Коридор очистился, и можно спокойно уйти, ни на кого не наткнувшись. Мой научный руководитель читает лекцию ровно в десять, поэтому я его точно проскочу. Ему, конечно, все равно, где я и чем я занимаюсь, но я не убил в себе школьника, и мне неловко попадаться ему на глаза. Более того, большинство научных сотрудников сейчас на семинаре, а значит, я не испытаю чувство стыда оттого, что сейчас 10 утра и я уже ухожу из университета, в то время как другие математики дописывают очередную статью. Я всегда так думаю, увидев коллегу (или сокамерника), что он дописывает очередную статью. И еще один камушек в банку своей значимости! У меня нет публикаций, и поэтому я предпочитаю избегать себе подобных. Себе подобных, но все-таки других. Я медленно иду по коридорам, выхожу на улицу и закуриваю. Как малый ребенок, ей-богу. Нью-Йорк пахнет весной – не верьте людям, которые говорят, что курение ухудшает обоняние.

Телефон-младенец, оставленный без внимания, заревел в моем кармане. Вереница уведомлений на экране постоянно обновляется и уплывает вниз, поэтому я не успеваю прочитать ни одно сообщение. Либо у меня день рождения, либо наступил апокалипсис. Я точно помню, что день рождения у меня не весной, так что я открываю первое попавшееся сообщение в предвкушении конца света. Оно оказалось заголовком статьи на новостном портале: «Метеорит в Метрополитене – самое главное событие в искусстве за последний век». Сильное утверждение.

В статье написано примерно следующее.

Пару недель назад метеорит упал в огород одного известного скульптора. Когда скульптор подошел к метеориту, небесное тело раскололось на несколько частей, из которых выпал светящийся камень. Скульптор сразу понял, что камень нужно выставить в галерее, что «объект» символичнее и эмоциональное всего того, что сам мастер когда-либо создавал. В итоге, скрыв от заинтересованных правительственных служб, камень привезли в музей Метрополитен. Вчера состоялось открытие выставки с метеоритом, и, судя по статье, оно произвело фурор. Толпы людей стояли сутки в очереди, лишь бы посмотреть на чудо. Вокруг музея – орава полицейских. Пробки на всех близлежащих улицах. Запрещено фотографировать и стоять у камня больше минуты, а самые «находчивые» пытаются продать посетителям воду, заряженную энергией камня.

Весь интернет говорит только об этом событии, поэтому я отключаю телефон. Конечно, событие довольно неординарное, но после тысячи плакатов с высказываниями об очередном новом восхитительном шоу на Бродвее, которого «никогда не было и никогда больше не будет», вырабатывается иммунитет к любым оценочным суждениям. Нет, сегодня я не хочу думать обо всей этой истории.

Я гуляю по знакомым улицам. Холодный воздух приятно щекочет мне лицо, которое несколько опухло от спертого воздуха моего офиса. Вокруг университета в это время пустынно, и поэтому мне легче любоваться архитектурой домов. Лишь маленькие группы туристов досаждают мне, но и их сегодня меньше, чем обычно. Наверное, все побежали глазеть на камень.

А все-таки на улице весна… Солнце и правда становится ярче с каждым днем.

Захожу в свою кофейню. Ты не житель Нью-Йорка, если у тебя нет самой любимой, единственной, дорогой, родной кофейни. В других городах ищут свою вторую половинку, пытаются обустроить дом или квартиру. В Нью-Йорке ты начинаешь встречаться с кофейней. Иногда, конечно, ей изменяешь, но кто из нас не грешен! Сначала тебе нравится кофе, неплохие стулья, уют. Как она пахнет. Потом ты узнаешь всех, кто там работает, часы открытия, каждую морщинку на стенке, каждого постоянного посетителя. Общаешься со знакомыми лицами как с родными и ревностно смотришь на тех, кто пришел сюда в первый раз. Если бариста запомнит твое имя – считай, вы женаты. После этого – как в любом браке. Тебе периодически бесплатно делают кофе, а ты потихоньку врастаешь в окружающее тебя помещение.

Своя кофейня в Нью-Йорке на улице Макдугал была у одного русского иммигранта. Недавно я узнал, что он сидел на стуле со львами на подлокотниках. Я и сам садился на этот стул. (Для чего? Прочувствовать поэта? Перенять силу?) О ней знают немногие. Своя кофейня была у Сартра и Камю. Сейчас это излюбленная точка туристов, которые толком не читали ни Сартра, ни Камю. Мне кажется, это говорит о многом. Моя же кофейня – единственная во всем городе (по крайней мере, так мне хочется думать), у который сквозной проход с одной стороны улицы на другую. Возможно, это что-то говорит о моей мании преследования. Вбежать в одну дверь и выбежать из другой займет секунды полторы. Прекрасное место, чтобы скрыться от слежки. У кофейни также имеется два панорамных окна на две стороны дома – восточную и западную. Следовательно, в ней чаще, чем в других, солнечно. Я также не признаю заведений, у которых нет столика или хотя бы лавки на улице. Она – моя кофейня – со мной солидарна: каждое утро я сижу на красной лавке у входа, пью американо и смотрю на вечно куда-то несущихся ньюйоркцев. Даже в отдыхе у ньюйоркцев ощущаются рабочая основательность и спешка. Чувство такое, как будто программа отдыха записана у каждого в своем ежедневнике, и каждый строго придерживается расписания. «Дела, дела, дела», – сказали бы боконисты.