Надежда Нелидова - Пыльные Музыри

Блаженная улыбка, которую все считают слабоумной, не покидает бабкиного лица. Катится одинокая светлая слеза, ища выход в лабиринте морщинок.

Хотя лечащий врач говорит, что бабка ничего не соображает, а слёзы – это остаточное явление, рефлекс, увлажнение глаз. Физиология.

Бабка слышит врача, но не может возразить, только сверкает глазами и сердито трясёт седым чубчиком. На самом деле ей двенадцать лет: она вернулась и почему-то задержалась именно в этом возрасте. Может, это самый яркий момент осознанного детства?

***

Зимняя ночь. Село утонуло в синих снегах. Изба залита космическим голубым, лунным светом. Пахнет хвоёй: в углу посверкивает, позванивает ёлка стеклянными игрушками. Печь протоплена жарко: уснуть невозможно. Высоко в ледяном небе грозно, жутко, одиноким зверем воет реактивный самолёт. И в необъяснимой тоске сжимается детское сердчишко.

…Ранняя весна, ещё холодно и всюду лежит снег. А на дровянике кусочек лета: сухая и тёплая, прогретая солнышком крыша. Отец говорит: «Маленький Ташкент». Девчонки расчертили «классики», прыгают, толкая ногой набитую песком вазелиновую баночку.

Вот пришла настоящая весна: ослепительное солнце, по всему селу горланят петухи. А у Верки горе: уронила библиотечную книгу в грязную лужу. Прополоскала её под рукомойником, прогладила утюгом. Получилась серая тряпка.

Страшно идти в школу, библиотекарша заругает. Верка хныкает, что заболела, ей ставят термометр. А она хитрит: незаметно вытаскивает градусник из-под мышки и прижимает его стеклянную головку к раскалённому боку печи. Серебристая полоска вмиг взлетает к 42 градусам – и категорически отказывается стряхиваться обратно. Градусник треснул. Верка посрамлена, разоблачена.

…В гости приезжает старенькая мамина тётка и учит разным полезным вещам. Например, обнаруживает в чулане чёрный кусок гудрона: им отец сучит дратву для подшивки валенок. Тётка называет гудрон – варом. Откалывает кусочки: места сколов блестят, как чёрные зеркальца. Размягчив «вар» сливочным маслом, его можно жевать.

У Веры одна сестра и четыре брата. Тётка объясняет: парень – от слова «парить»: беречь, лелеять. А девки («депки») – отрезанный ломоть. Депки – щепки, парень – корень.

– Депки-щепки, депки-щепки! – приплясывают братишки.

– Мам! – бегут дочери к матери за защитой. – А чего они дразнятся?

– Не щепки, не щепки, – утешает мать. – Тётя старорежимная, не слушайте её.

…В универмаг привезли золотоволосую куклу Лёлю. Девчонки стоят у прилавка как приклеенные. Не могут оторвать зачарованных глаз от коробки с красавицей, от её пышных золотых, с искрой, волос. Если потянуть за ниточку с пуговкой, торчащую из тёплой целлулоидной спинки, Лёля мяукнет: «Мя-мя!».

– Три рубля! – в ужасе говорит мама. – Что скажешь, отец?

– Деньги на ветер. Баловство. Сшей ты ей куклу, давно ведь девке обещала.

– Ага, сшей. У меня не десять рук. Тоже не баклуши бью.

Сейчас перепалка наберёт громкость, окрепнет. Зазвенит мамиными слезами, загудит отцовском раздражением, перерастёт в ругань. Вера поворачивается и уходит.

А наутро на подушке – кукла Дунька! А как ещё назвать тряпичную куклу? Болтаются несуразно длинные руки и ноги. Вместо волос: пришитый, разрезанный на полоски лапшой и связанный в косички старый чулок. На круглом лице химическим карандашом нарисована весёлая рожица. Ах ты, моя ненаглядная Дунечка!

В первую же баню рожица размазывается в красно-синее, как у пьяницы соседки, пятно…

***

А вот солнце припекает Верке макушку. Она стоит, прижавшись к воротам, сунув нос сквозь рейки. Всматривается в дорогу: не появится ли на ней самая родная на свете мамина фигурка?

Веру отвезли в лагерь сразу на две смены, чтобы не возиться. «Мам, ты ведь будешь приезжать?» – «Буду, буду», – рассеянно, озабоченно отмахивается мать.

В письмах Вера с надеждой напоминает про родительские дни, а также номер отрядного телефона. Девчонкам часто звонят – ах, как она им завидует.

Почему, почему родители не звонили? Понятно: большое хозяйство, маленькие дети. Но ведь можно, когда идёшь в сельпо за хлебом, заскочить на почту? Пятнадцать копеек – и разговариваешь полчаса. А так Вера будто детдомовская…

Или это у них в крови деревенское, крестьянское равнодушие и грубоватость? Телячьи нежности, баловство…

Вон внучка Алка дуется на родителей – а ведь никакого сравнения. Мать-отец вьются вокруг неё, как большие планеты вокруг маленького солнца. В лагерь устраивают – каждый вечер после работы набьют сумки сладостями – и к дочке. По телефону сто раз в день созваниваются.

***

Ой, Алка, видела бы ты, как росла баба Вера. Зимним утром встают – окошки во вспученных толстых наростах льда. Печку истопят – лёд тает. У детей обязанность – ходить с резиновыми грушами и всасывать лужицы с подоконников, чтобы не натекло на пол. Потом процесс модернизировали: стали привязывать бутылки с опущенными в них тряпочками: по ним вода стекала в ёмкости.

Сейчас Гордон ведёт телепередачи про многодетные семьи, про дома без удобств. Бьёт тревогу: нечеловеческие условия, переселить в благоустроенную квартиру… А тогда считалось нормальным, все так жили.

Сядут за стол – мать взболтает гоголь-моголь из двух яиц. Нет, не каждому – на шестерых ребятишек. Порежет чёрный хлеб на тонкие длинные ломтики – макайте, смакуйте лакомство. Яйца копит в корзинке под кроватью: на продажу.

Салат покрошит – одна картошка, от силы несколько помидор. Помидоры тоже на продажу.

Земля на огороде бедная, тяжёлая, убитая: суглинок. Унавозить бы её хорошенько, чтобы пожирнела, отмякла. Но у родителей в голове не укладывалось, как это: за дерьмо деньги платить?!

Полдень, солнце жарит как в стихотворении у Некрасова. Вера, взмахивая тяпкой, находит силы смешить младших:

Мимо по переулку идут соседские дети с яркими надувными кругами. Весёлую шумную компанию возглавляет Ирка, крупная, кудрявая, по-городскому одетая дочка завуча. Мама высовывается из-за забора, осклабляется: «Ирочка, купаться пошли? Ай, молодцы! Правильно, вон жара какая».

– Мам! – пользуясь случаем, напоминают о своём существовании дети, – можно, тоже на пруд?

– Окучивайте давайте! К вечеру вода в пруду нагреется – сходим.

Вечером прохладно, комары зудят, пруд пустеет, песок остыл – уже и купаться не интересно. Мать с отцом берут мыло, вехотки – чтобы заодно помыться и не ходить в казённую баню (20 копеек взрослый билет, 15 – детский).