Семен Винокур - Братьев своих ищи…

Тут Машка и говорит: «Вот только одно горе – соседи, – пальцем показывает вниз. – Вы знаете, что такое эфиопские соседи?!» Говорю: «Я знаю, они у меня лучшие студенты, очень талантливые ребята!»

– Ах, оставь! – машет рукой. – Ты еще не знаешь, что такое рядом жить! Когда галдят на своем птичьем языке – через стену слышно. Когда что-то свое варят – дышать невозможно! Что они там варят, хотела бы я посмотреть?! Не нашей они ментальности, – говорит, – они нас не понимают. И мы их не понимаем. И не поймем! Соседка, например, старуха, таскает на себе пятилетнюю дылду… Она не слезает с ее рук, такая, килограмм под двадцать… А говорят, они старых почитают… Ах, бросьте вы! Короче, залетели мы с соседями. Еще есть «тайманцы» [1] Евреи, выходцы из Йемена. , тоже семейка не ахти. И молодожены израильские. Откуда у них деньги?! В общем, залетели мы с соседями, залетели…

Я внутренне завелся, уж больно мне не нравился этот разговор.

Но сдерживался. Я знал: Машка – она внутри добрая, просто есть у нее ощущение, что покушаются на ее квартиру, вот она и бубнит.

В общем, мы не спорили, не возражали, мы выпивали.

И, конечно же, Беня, он знал, как это дело прекратить, взял гитару, провел по струнам…

И тут начали бомбить.

Сирена оказалась поблизости. Прямо здесь, за окном.

Машка схватила двойняшек за шкирки, по ходу – свои очки от Диора.

Беня вышел последний – герой!

Так мы оказались на лестничной площадке (указание было – до отбоя оставаться на лестничных площадках).

Там уже ютились дети разных народов – «разноцветные» соседи Маши.

Эфиопская семья – бабушка с двадцатикилограммовой внучкой на руках, мама, папа и еще трое глазастых от 3 до 7 лет.

Тайманская семья вывезла дедушку на кресле-каталке, папа, мама и еще четверо к ним жались.

И девушка, израильтянка, без мужа вышла. Оказалось, он в армии вот уже неделю.

Первое мгновение старались не смешиваться.

Каждый о своих беспокоился, ну, это понятно.

Пока не услышали – бум-м-м!..

Что-то упало, где-то уж очень близко.

– О-ой! – сказал тайманский дедушка. Прозвучало совсем по-русски.

Завыло снова. И мы, как по команде, сблизились.

Мы, мужчины, громко дышали. Героически замыкали круг.

Тайманские и эфиопские дети тихо выли.

Бум-м-м! – упало теперь уже где-то совсем рядом.

И все начали смешиваться.

Я подхватил тайманскую чернушку. Она схватилась за мою бороду. Тайманский папа поднял на руки одного эфиопского малыша и свою дочку.

Они стукнулись лбами у него на руках.

Нина моя подхватила второго эфиопского малыша и за руку взяла одну из Машкиных двойняшек.

Машка оказалась лицом к лицу, ну просто нос к носу, с эфиопской «двадцатикилограммовой» малышкой. Та визжала на руках у бабушки.

Я, грешным делом, подумал, что в чем-то Машка права.

Машка ей сначала поцокала. Ерунда все это!

Потом руками перед ней поводила. Эффекта никакого..

При этом видно было, что у эфиопской бабушки уже руки отваливаются держать ее.

К папе она не шла, к маме на шла… Ухватилась за бабушку и все тут.

– Бабушка, да опустите вы ее на пол! – сказала Машка.

Бабушка только перебросила ее с руки на руку.

– Ну, почему, я не понимаю?! – Машка раздражалась, и это, видно, почувствовал не только я.

Эфиопская мама придвинулась к Маше и сказала:

– Извините, она не пойдет ни к кому. И на пол не пойдет.

– Но она большая девочка, посмотрите, уже руки отваливаются у вашей бабушки! Пускай походит немного, попрыгает… – сказала Машка.

– Не походит она, не попрыгает, – сказала мама.

– Я не понимаю, – сказала Машка. – Все ходят, посмотрите, а она не походит, видите ли?!

– Она ходить не может, – сказала мама. – Вы что, не знаете?

– Как это так?!

– Она не ходит у меня, – сказала мама.

Мы с Ниной смотрели на ноги малышки.

– Она пятимесячной родилась, Ошрит, и у нее ноги отнялись еще при рождении, – сказала мама. – Она у меня никогда не ходила… Так получилось…

– Мы знаем, – сказала тайманская мама. – Это все на этаже знают.

– И я знаю, – сказала молодая израильтянка.

– И мы, – сказали двойняшки Машкины.

– А я почему – нет? – спросила Машка. – Беня, ты знал?

– Знал, мама. Мы почему-то с тобой об этом не говорили, – ответил Беня.

– Она только у бабушки на руках сидит, – добавила еще эфиопская мама. – Иногда в коляске, но очень редко. К другим она не идет, потому что бабушка ее больше всех любит. Как-то так получилось. Потому что она ее больше всех жалеет. Она ее и кормит, они с ней и спят в одной комнате.

И тут Машка замолчала.

Она покраснела, Машка.

Она испугалась.

Я такой Машки никогда не видел.

Вдруг вся ее уверенность куда-то улетучилась…

Мы старались на нее не смотреть, чтобы дать ей очухаться.

– Все, можно расходиться, – сказал тайманский папа.

И сразу же завыла сирена.

Все вздрогнули.

А Машка вдруг протянула руки к малышке Ошрит и сказала ей:

«Ну, иди ко мне, маленькая, иди!»

Клянусь вам, только сейчас я заметил, как они похожи.

Обе оказались курносые, обе – глазастые, только цвет кожи разный.

Малышка обхватила бабушку и уже под сирену начала было плакать…

Как вдруг Машка вытащила диоровские очки свои…

– Смотри, какая у меня игрушка есть!

Выла сирена.

Разноцветная оправа была такая же, как косички у малышки.

Ошрит потянулась к очкам, перебралась к Машке на руки.

Начала вертеть их в руках. Надела их Машке на нос.

Потом себе на нос.

«Ну, просто одно лицо с Машкой!» – снова подумал я.

И тут тряхнуло так, как будто в здание попало.

Или Машка вздрогнула.

Или малышка.

Но очки полетели на пол.

И эфиопская бабушка успешно встала на них…

Хрясь! – это «хряснула» оправа.

Хрясь! – теперь уже стекла.

А Машка, словно и не слышала этого, стояла, прижав малышку к себе.

Выла сирена.

Там, в ногах, валялась дорогущая оправа, разбитая, раздавленная.

А Машке было неважно.

Ошрит прижималась к ней.

Вот, что было важно.

Я не показатель, я человек сентиментальный, но и вся эфиопская семья смотрела на Машку, и соседи смотрели на Машку…

И Нина моя, и Беня…

Мы все вокруг Машки склеились.

Прижались, как пингвины друг к другу.

Только слышу я, как Машка ей по-русски шепчет: «А мы не боимся!.. Мы с подругой моей, Ошрит!.. Можно я тебя буду Ошкой называть?..»

Та отвечает: «Да».

– Мы с моей подругой, Ошкой, ничего не боимся. Да?

И та кивает: «Да!».

«Что? Она понимает по-русски?! – думаю. – Как это она отвечает “да”?».

И тут же другая мысль: «Вот так бы и жить. Почему мы так не живем?!»

Ответ был мне известен. Но я все-таки подумал с тоской и надеждой: «Вот так бы и жить! Вот так, без различий, языков… Всем вместе».