Олег Колмаков - Непрошеные, или Дом, с которым мне «жутко» повезло. Книга вторая. Жизнь продолжается?

– Олег.

– И все же, Олег… За что попал сюда?

– Да, ни за что…

– Ну, этак все именно так и попадают. А что тебе «клеят»?

– Убийство.

– Извини, что я не видел твоего нормального лица. Меж тем, сдается мне, что на «мокрушника» ты вовсе не тянешь. Уж этого брата, на своем веку я повидал в достатке. Глаза у них какие-то тёмные и мутные. Базар чуть тормозной, забыченный…

– По-видимому, те менты, что меня допрашивали, в глаза подследственных не особо смотрят… Похоже, они действуют по какой-то иной, своей методе… – иронично предположил я.

– Да, какая там, к едрени-фени «метода»?.. Тут сплошняком топорные подставы. Нахватают людей, да побольше… Повышибают из них все возможное и невозможное. Глядишь, и попадется им тот, кто нужен… Но это редко срабатывает. В основном, на этом этапе ломаются откровенные слабаки и прочее ссыкло. А далее, вся надежда у ментов на ссученных. Кто-то, где-то опрометчиво брякнул своим боталом… Другой, это услышал. Полученную информацию переварил своими куриными мозгами, вычислил для себя мизерную выгоду и помчался шепнуть на ухо тому, кто в данных сведениях заинтересован… Так наш брат и погорает.

Ну, а язык распускается, как правило, по пьяной лавочке или с бабой. Они самые: водка и бляди всему виной… Если ж ты грамотный и с малолетства учёный фраер… Если не прищучили тебя по горячим следам… Если следишь ты за своим языком; знаешься с правильными людьми; живешь по понятиям… Уж будь уверен в том, что ты спокойно сможешь загорать и дышать приморским тёплым воздухом. Вместо тебя в зону пойдет какой-нибудь Ваня-лох, на которого легавые и спишут всех собак.

– Похоже, что этим самым Ваней, именно меня нынче и назначили… – отметил я с явным прискорбием.

– Коли так… Тебе, фраерок, вовсе не позавидуешь. В конце концов, они своего добьются. Тебя сломают или просто-напросто сгноят в камере. Так что, Олег, готовься к самому худшему. А, впрочем, шибко не отчаивайся. Полстраны сидит в лагерях и ничего, привыкают…

Эх, кореш-кореш… Что ж ты позволил им, так над собой поизмываться? Взял бы, да и подписал, чего мусорки требовали. Потому как, никогда не поздно отказаться от своих же показаний. Мол, извините, граждане судьи, оговорил себя, под оказанным на меня давлением. А здоровье… Так его, брат, беречь сейчас нужно. Оно тебе обязательно понадобиться и на этапе, и на зоне. Тебе, мил человек, только предстоит утверждаться в новом, совсем ином мире, живущем по волчьим законам. Тебе имя своё придется отстаивать, чтоб всю свою жизнь, не быть тебе таким как я, Бесом… То есть, голью перекатной, без роду, без племени; принеси-подай…

Именно сейчас, Герман был, как никогда честен. Ему было искренне жаль сокамерника. И не только потому, что попал тот под молох российской следственно-дознавательной машины, не знающей ни жалости, ни сострадания…

Глядя сейчас на молодого сокамерника, Бес невольно вспоминал себя, двадцати-тридцати летнего, отчаянного и авантюрного юношу. С ностальгией он вспоминал свои молодые годы. Когда все казалось возможным. Когда все тебе по плечу. Когда мелкие ссадины и синяки, просто не замечаются; а крупные рваные раны заживают сами по себе, как на кошке.

И, тем не менее, ни за что на свете он не согласился бы, оказаться сейчас на месте соседа по нарам. Конечно, вновь стать молодым ему очень хотелось. А вот быть этим несчастным, с более чем предопределенной и недолгой судьбой, уж вы увольте… В чем-чем, а в том, что век паренька-соседа будет короче его собственного, уголовник был просто уверен. И на это, у него были весьма и весьма веские причины.

С лёгким сожалением припоминая свои первые ходки, Бес вдруг уловил какой-то странный звук. Нет, он его не услышал. Скорее, уголовник почувствовал его всем своим телом. Некие низкочастотные колебания, вовсе не восприимчивые человеческим ухом, все продолжали и продолжали нарастать. Словно где-то в земной толще, начались определённые подвижки, грозившие перерасти в толчки крупномасштабного землетрясения.

Рецидивиста вдруг охватила непонятная паника. Ему, человеку тёмному и малообразованному, даже показалось, будто бы наступает конец света с глобальными катастрофами и эпидемиями, об угрозе которого в последнее время так часто писали и говорили в средствах массовой информации.

– Фраерок! Ты, случаем, ничего не слышишь?.. Или, быть может, ты что-то чувствуешь?.. – судорожно вцепившись в спинку кровати, дрожащим голосом поинтересовался Бес.

– Нет… – спокойно ответил я. Однако чуть поднапряг свои органы чувств, добавил. –…Хотя постой… Кое-что я, кажется, улавливаю. Как будто бы самолёт взлетает… Или тележку без рессор по коридору катят.

– Какая тележка, в три часа ночи?.. В это время все переходы, давно под замком… – тревожный и незнакомый звук, успел довести Беса до исступления. – …И не самолёт это… Тут нечто иное… Я бы, даже сказал: что-то внеземное…

Панические настроения рецидивиста, очень скоро перекинулись и на меня, а неслышимый гул все нарастал и нарастал. Мозги мои словно зашевелились и меня начало даже подташнивать. За голову схватился и Бес…

И тут, в одно мгновение, вдруг всё затихло. Осталась лишь гробовая тишина и мы, на пару с уголовником. Почти минуту, каждый из нас прибывал в некоем оцепенении. Сейчас мы опасались ни то, что словом, случайным шорохом нарушить состояние нынешнего зыбкого равновесия. В конце концов, мы медленно и осторожно повернули головы, дабы переглянуться в немом вопросе: что ж, это всё-таки было?

Тут-то дверь нашей камеры громыхнула с такой силой, что все металлическое, находившееся внутри камеры затряслось, завибрировало и зазвенело.

Я вздрогнул и машинально зажмурился, ожидая некоего продолжения с громом, с молниями… Или ещё чего-то в том же роде.

И вновь зависла звенящая тишина. Лишь лёгкое дуновение сквозь настежь открытую дверь нашей камеры. Да-да, путь на свободу был открыт, однако никто из нас покидать камеру вовсе не спешил.

Первым зашевелился Бес. Осторожно разжав пальцы, он медленно отцепился от спинки кровати. Все ещё дрожащими руками, Герман достал из-под матраца припасенную на чёрный день папироску и, наклонившись над зажженной спичкой, с удовольствием её раскурил. Когда он поднял голову, вновь затрясся всем телом от вновь накатившего на него ужаса. Прямо перед собой Лобов вдруг увидел зависшее в воздухе размытое облачко, светившееся голубоватым цветом.

Этот неизвестной природы сгусток бурлил и разрастался прямо на его глазах. Постепенно он приобрел и некую форму с чётко очерченным контуром, наполнившись непонятной материальной сутью. Вряд ли, кто-либо из земных существ мог бы созерцать подобную метаморфозу без содрогания и учащённого пульса…