Денис Миронов - Пророк

– Джей дело говорит, – поддакивает Нельс, разглядывая картину уже в упор и пуская на неё дым от сигареты.

Рой только фыркает в ответ…

Не подумайте, мне очень нравятся его работы. Рой по-настоящему талантливый художник. Стиль у него такой, в лучших традициях Возрождения. Каждое движение пропитано трагизмом и античной эстетикой. Мазки – нежные, мелкие, мягкие… Но кому это нахрен нужно сегодня? Его бы лет на двести назад, и мы бы могли стоять и смотреть на эту же картину в каком-нибудь Лувре. Но сегодня это не формат. А оплачивать мастерскую и обед Рою нужно именно сейчас. Он уже тогда нам по десятке каждому торчал.

– По натуре есть у меня одна «индейка», но она не понравится тебе, Рой… – говорю я, потирая гладко выбритую щеку.

Я выложил свой план. Он основывался на стратегии уличной барыги: «Не толкнуть товар? Подмешай в него что-нибудь!»

– Эта охрененная тема!

– Вы чё, дебилы?

В двух словах, я предложил добавить несколько элементов картине:

– Короче, берём краски поярче, аж ядовитые чтобы были. Масло не пойдет, латексную или акриловую надо. Бабе, – указываю на девушку на изображении, – пририсовываем член и яйца, а ему – сиськи, и с лицом что-нибудь делаем. В углах можно надписи в стиле граффити.

Я заявил, что это будет новое художественное направление:

– Смешение классики и поп или стрит-арта. Вернее, наложение одного на другое, – я зажмуриваю один глаз и вытягиваю руки перед собой так, чтобы закрыть стены этой раздроченой халупы и представить картину на выставке-аукционе, для которого она в общем-то и была создана.

Я назвал этот стиль:

– Вандальное искусство.

Не знаю, может, услышал где-то или сам придумал.

– Мать твою за ногу! Ты гений! – заявляет Нельс и хлопает меня по спине. Больно, сука.

– Вы оба больные… – объявляет Рой.

Разумеется, он не согласился сделать это.

Тогда нам пришлось взять дело в свои руки. Мы же должны были как-то помочь другу?

– Я проконсультировался с юристом, – говорит мне Нельсон. – Если нас застукают, это квалифицируют как проникновение со взломом. Но поскольку мы будем привлекаться впервые, и мы хотели помочь другу – отделаемся просто охренительно большим штрафом!

В ночь перед выставкой-аукционом мы решили пробраться в павильон. Для смелости мы долбанули чутка, и видимо переборщили – на полдороге к месту нас убило так, что наутро мы и сами не помнили: забрались ли мы туда? Сделали, что хотели?

Словом, мы очнулись у Нельсона в квартире с диким бодуном (он в те времена ещё не снимал тот обалденный пентхауз), и добавили слегка, чтобы поправиться, а днём, когда начался аукцион, мы врубили трансляцию торгов – она шла онлайн – и, продолжая следовать моему плану, зарегистрировались в качестве участников. И вот, на лоте 86 всё стало ясно. Представьте: после кучи чёрных квадратов и прочей абстрактной мазни на стенде появляется полотно с двумя классическими фигурами, как у какого-нибудь Рембрандта. Вот только они измалёваны так, будто до билборда добрался школьник-имбецил. Я сразу признал руку Нельсона. Молодым людям на изображении яркими красками (жёлтыми, красными и фиолетовыми) пририсованы помимо кучи нецензурных словечек: усы, фингалы, сиськи и два здоровых елдака, которыми они тычут друг в друга. Выглядело эффектно.

Даже через динамики ноутбука было слышно, как в зале воцарилась гробовая тишина. И только через секунд пять лихорадочно замерцали вспышки фотоаппаратов и зашушукались репортеры. Это был фурор. Нельс по моему сигналу дважды зарейзил ставку в ответ на мою, а потом дело само пошло. Конечно, это был риск – можно было обменять все свои кровно заработанные на эту мазню. Я чувствовал, как у Нельсона яйца втянулись, когда аукционист чуть не объявил на его ставку: «Продано!»

Да, таким когда-то был мой старый Нельсон, теперь же его яйца в руках этой пухлогубый евреечки Кери Хершлаг.

«… это новое направление. Классический стиль, с нотками ультрасовременного бунтарства…» – говорит какой-то ценитель в интервью после ивента.

Нельсон ржёт, чуть ли не задыхается. Он издаёт звуки, как подыхающая чайка, и сквозь них говорит, что жалеет о том, что его не было в зале:

– Я бы хотел увидеть лицо Макклюва!.. Сначала, когда вынесли картину.. а потом, когда её продали за четыре ляма!..

Но самое смешное было впереди. Когда интервьюировали самого Роя – «Человека-сенсацию».

Нельсон всё ржёт. Я тоже бьюсь в истерике.

Девушка репортёр спрашивает какую-то фигню, а Рой отвечает:

«Это мой протест», – у него нервный, сдавленный голосок и взгляд «на две тысячи ярдов» мимо камеры, а шея вытянута, как у индюка.

Нельс никак не успокоится. Его смех напоминает скрип несмазанных дверей, а я больше не могу…

«Общемировой порядок меня доконал», – говорит Рой. У него усики, как у девственника, и здоровенные очки, да и вообще он выглядит, как школьник на выпускном в папином костюме (кстати, костюм одолжил ему я).

Нельс всё смеётся, а я задыхаюсь.

У меня больше нет воздуха…

Я умираю…

Умираю…

Что за идиоты?

Вот как-то так. С тех пор Рой Макклюв – общемировая звезда…

Нельсон толкает меня локтем в бок, возвращая моё сознание на террасу близ океана. Я поворачиваюсь к нему, слышу, как девчонки хохочут сквозь удары баса, а Рой стоит с лицом, будто ему на ногу кто-то наступил. Нельс подбирается к моему уху, он орёт в него так громко, но остальные, кажется, его не слышат:

– Джейк! Мы должны трахнуть их, чтобы насолить Рою! Ты одну, я другую! Согласен?!

Я не успеваю ничего ответить, как он вдруг вздрагивает, а затем сгибается пополам. Он во всеуслышание объявляет:

– Блин, чёт совсем хреново!

Хватается за рот и ещё раз вздрагивает, сопротивляясь рвотным позывам. Позже сдавленным голосом добавляет:

– Скоро вернусь!

И в этом полусогнутом положении смывается.

Я провожаю его взглядом, а потом возвращаюсь к остальным:

– Ну что, девчонки, выпить хотите?.. Жаль, а я вот сегодня напьюсь.

* * *

Я лежу на берегу океана на влажном от ночи холодном песке. Где-то слева в полутьме волны разбиваются о скалы с этим звуком: «Бдуф-ф-ф…» А потом снова: «Бдуф-ф-ф…»

Когда я только пришёл сюда, минут, наверно, сорок назад, я снял обувь и носки, и сложил один в другой, как учила мама. Я подвернул брюки и лёг здесь. На берегу океана. Вдали на горизонте виднеются грозовые облака. Кажется, они пучатся и медленно ползут навстречу. Изредка их озаряют вспышки молний, а за ними уже начинает набирать силу заря. Волны продолжают бить так ритмично, и солёная вода уже почти докатывается до меня…

Когда я пришел сюда, я начертил на песке лицо человечка, но его уже давно смыло. Такой счастливый, улыбающийся смайлик. Вышло не очень, но какая разница, его больше нет. Заря всё растекается, очерчивая тучи, но звёзды ещё виднеются над головой. Спокойно, только где-то там, позади, грохочет музыка, но удары баса развеивает лёгким ветерком.