А. Миров - 0:2 В пользу в (б) реда

© А. Я. Миров, 2021

ISBN 978-5-0055-1509-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Чёрное небо не мигая пялилось мириадами звёзд. Это переходило уже всякие границы, однако никто так и не рискнул сказать зарвавшемуся наглецу:

– Отвернись! Сейчас же! Немедленно! Ну пожалуйста.

Молодёжь хмельная, оседлав дворовые лавчонки, чокалась пластиковыми стаканчиками да гоготала, с каждой шуткой пуще осушая тишину округи.

Молодёжь влюблённая шуршала кустиками, ища в несложных движениях витиеватость услады. Лиственные карлики служили предтечей к лесочку, что, на взгляд пернатых, некогда оброс опосля замысловатой стрижки и теперь ультимативно отказывался от слегка подровнять.

Молодёжь правильная, старшим поколением одобряемая, покоилась на выглаженных простынях, утираясь цветастыми наволочками от бремени правильности и одобрения.

Те, кому молодёжь виделась дряхлыми стариками, с ночью не встречались, предпочитая закрывать глаза ради мультфильмов подсознания.

Лица приличного возраста коротали темноту в бессоннице раздумий о как быть дальше и в чём, маменьку его, смысл жизни.

Так и выходило, что некому прикрикнуть на харкающий любопытством небосвод. А он не то что бы рад, он просто не знает, что неможно вот так вот таращиться на интересное. У взрослых – не принято, у дитяток – не разрешено. Человечеству положено созерцать токмо себя и телевизор. На всё иное существует определение «выходки». И дабы не прослыть дерзким и, вылетая за общепринятые нормы, не вылететь из социума целиком, лучше на выходки решимость не намазывать. И вообще делать вид, что никакого выхода нет.

Мрачный небосвод сим тонкостям людского долгоденствия не обучен. Оттого позволяет себе настырно упиваться трагической художественностью столичной окраины, бессовестно улыбаясь во весь серебряный месяц. И не скрыться от его златых очей ни штучкам-новостройкам, что выросли будто бы из принтера вместе с загадкой, как они распознаются их же жильцами; ни коротышкам-пенсионерам, коих не спутать друг с другом, потому что старость прихватывает всякого по-особенному. Кому фундамент заломит, а кому и крышу снесёт. Енто токмо молодость на лицо одинакова да на душу одинаково пуста.

Ветер травил байки кокетке-берёзке, та хихикала, отмахиваясь изящными листиками. О том, что у напористого кавалера сие рандеву не умещается ни в первую, ни даже во вторую десятку, грацильная зазноба не ведала. Может статься, факт непостоянства её ухажёра значение имел меньше меньшего. Шутит смешно, обнимает бархатно, лишнего без допущения не позволяет, ну и чего крону воротить? Ему на верность тоже никто не присягал, так что пущай резвится. Главное, в подружку-скамейку вниманием не швыряется. Значит, эстет, тяготеет к прекрасному, на колченогое абы что порывы не распускает. А сколоченной деревяшке за радость наблюдать, как романы на свет появляются. Вроде только встретились два одиночества, просто болтают, тут меж ними искра проскочила. Раз. За ней следующая. И вот уж пламя ярко пышет, обжигая беспарных зевак.

Впрочем, подружке-скамейке обида несвойственна. Как и зависть, ревность и иные чувства, рождённые из маток амбиций. Она своё место давно знает. Да и как не знать: где любители опохмелиться вдали от законных супруг её сколотили из того, чем мусорный бак богат, там ей и поживать, покамест хребтина не треснет. Корячиться на четвереньках, воображая, что в прошлой жизни была точёной берёзкой.

Тем временем бравый ветрило распустился в край. Его кучерявая пассия, позабыв целомудренные хихиканья, затряслась в гривуазном гоготе. Чёрный небосвод не выдержал и, сгустив мглу, ухнулся вниз.

Молодёжь хмельная, утомившись заботами о курсе градусов, засобиралась восвояси, гремя стеклотарой и сплёвывая сожаления: как ни старайся, а после беленькой всё одно солод в горло лезет. Следить – уследили, да токмо отказать организму не смогли. Знамо, утром мигрень с похмельем заявятся.

Молодёжь влюблённая, разбросав страсть по хилым веточкам, впопыхах укрывала телеса одеждой. Встреча состоялась, впечатления произведены, теперича и об имидже позабыть не грех. А то, что от греха осталось, днём обнаружится любопытными гуляками.

Молодёжь правильная, страшим поколением одобряемая, вдоволь наговорившись с подушкой, посапывала, окропляя пуховую психологиню слюной. Вдруг иссохнется, пока сон голову кружит?

Те, кому молодёжь виделась дряхлыми стариками, в царстве Морфея разве что обои не отодрали, до того чувствовали себя как дома. Что? Да-да, у той реальности тоже есть обои. И плинтусы, и ламинат. Вот-вот дадут акции, и стеклопакеты появятся. Где всё для людей, там всё как у людей.

Лица приличного возраста забытьё перемежали с путешествиями в места не столь отдалённые, как правило, от кухни. Уж кого-кого, а их свалившаяся мгла не стращала. Они достаточно пожили на свете и, что самое важное, пожили не зря. Им доподлинно известно, что то не чёрное небо оземь стремится, то ночь в утро падает.

Но покуда темноту не сожрала заря, мрачный небосвод зыркал по окрестностям. А вдруг что презанятное укрыться сумело? Эдак сейчас не разглядишь, а незнакомое завтра без повтора продолжение выпустит. От возмущения недолог путь до истерики. Негодование отклеит позолоченные звёзды и уронит их ненароком, словно неумёха-рукодельница. А они безвольным бисером посыплются на землю. И получится, что всякий, кому ночь милее дома, начнёт желания загадывать. Так и вселенский кавардак на визит расщедрится.

Но интересного наблюдалось ровно нисколько. Сердитый небосвод боевито сгущал краски. Мрачнел, чернел, пока вдруг мгла не лопнула, испустив свет. Будто в крепкий кофе ухнули сливки. Ночь отстаивала право на быть, но чем больше огрызалась, тем безжалостней рассвет вспарывал ей брюхо. Агония прыснула алыми чернилами на горизонт. Потрескалась твердь на розовые, оранжевые и пурпурные ручьи. Любоваться пагубой ночи досталось всем, но предпочёл глазами впиваться в красоту никто. Население оптом переехало к Морфею. Утро охомутало небосвод. Тьма малодушно капитулировала, забившись в углы до лучших времён.

Скудный лесок окропило солнцем. Дворик, умываясь зорькой, невозмутимо трезвел. Кустики нещадно завидовали всклоченной траве: на той вон, роса-росеюшка загорает кристальным пузом верх, а у них что? То, чему защищать единожды наказано, а не до явления сознательных граждан или бессовестного дворника. Повеса-ветер нашептал о каких-то неотложных делах и лихо распрощался с прелестницей-берёзкой. Среди Афродит заведено, и она ничего не могла с этим поделать, посему слепила из покинутости кидок. Подружка-скамейка морщинилась и кособочилась, однако это лишь раззадоривало выспавшееся светило. Штучки-новостройки бросали обёрнутых оптимизмом солнечных зайчиков в дремавшие авто. Коротышки-пенсионеры расшторивали мутные глазницы, чтобы снова убедиться в том, что мир таки со времён их молодости безвозвратно потускнел.