Игорь Изборцев - Пастушья сумка

Тот ответил не сразу. Он поддался-таки на уговоры матери и старательно снимал с банана кожуру. Справившись с задачей, оглядел этот фрукт счастья, похожий на продолговатый клюв заморской птицы, примерился и отхватил вершину. По мере того, как мякоть растворялась у него во рту, лицо его менялось, всё более приобретая выражение довольства. Окончив есть, он, отвергнув предложенной матерью платок, вытер руки о брючки, и глаза его опять поскучнели.

– Не видел я никаких старцев, – соизволил наконец подать он голос, – я коров видел на поле и пастуха, как у нас дома. Только у нас стадо больше, а у пастуха большущий кнут.

– Да? Ты видел коров? – с нотками удивления в голосе, спросила Прасковья, будто в этом крылось нечто необыкновенное. – Я так не заметила. И пастух там был с пастушьей сумкой?

Ваня молча кивнул. Его мать, явно испытывая неудобство, нервно погладила мальчика по голове.

– Ребенок, что с него взять? – словно оправдываясь, сказала она. – Это нам, взрослым, старцы, а ему вон коровки…

Прасковья не ответила. Она о чем-то задумалась, лицо ее напряглось, взгляд рассеялся и будто утонул неведомо где. Обаяние молодости поблекло, обнажая следы прожитых лет.

Вероника начала рассказывать про коров в их родном Дятькове и, почему-то, про уникальные, по ее словам, хрустальные изделия. Но собеседница ее не слышала. Впрочем, никакого неудобства не возникло – рядом родился новый очаг разговора. Пожилая женщина – явно учительница – с авторитетным видом излагала соседям по скамейке историю монастыря. Говорила она книжным языком, словно заучила текст наизусть. Или просто иначе не умела выражать свои мысли?

– Летопись повествует о том, как в конце пятнадцатого века, когда рубили лес на склоне горы, одно из поваленных деревьев, падая, увлекло за собой другие. Под корнями одного из них открылся вход в пещеру, а над входом надпись: «Богом зданныя пещеры».

– Мама, а Боженька прислал мне машинку? – спросил Ваня, ткнув Веронику в бок острым локтем.

– Отстань, дай послушать! – прошипела та, но мальчик не отставал.

– Да на, возьми, только замолчи, – Вероника, не глядя, открыла сумку, на ощупь нашла коробку с игрушкой и сунула в руки ребенку. Все это время, вытянув шею, она слушала соседку-рассказчицу.

– Из древнего предания известно, что жили в этом месте выходцы из Киево-Печерской обители, бежавшие в здешние пределы из-за набегов крымских татар. Имена всех их остались неизвестны.

Датой основания монастыря считается 1473 год, когда освящена была выкопанная в песчаном холме у ручья Успенская церковь.

В 1521 году монастырь обрел чудотворную икону Успения Богоматери. Эта икона стала прославляться многими чудесами: исцеляла бесноватых, даровала прозрение слепым, освобождала от болезней. Эту икону все вы видели. Хранится она в самом древнем соборе монастыря – в Успенском.

– А мы с Ванюшей прикладывались! – выкрикнула, не сдержавшись, Вероника. – Ой, какая благодать! Правда, Ванечка?

Мальчик не ответил, он водил по коленкам машинку и сосредоточенно жужжал.

В этот момент среди пассажиров пронеслась весть: дескать, подали наконец-то автобус. Все зашевелились, задвигались. Похожая на учительницу рассказчица, подхватила свой саквояж и выбежала из автопавильона.

– Ваня, живо собирайся! – засуетилась Вероника и, приложив ладонь ко рту, закричала: – Тетя Маруся, авоськи наши не забудь!

Но тут по залу опять прошел гул: нет, мол, никакого автобуса – ошибка вышла. Пассажиры стали возвращаться на свои места. Однако учительница так и не появилась. На ее место в их тихую гавань прибилась тетя Маруся – невысокая старушка лет семидесяти с серьезным лицом.

– Безобразие, просто ужас какой-то! – воскликнула Вероника. – У нас в Дятькове сроду такого не бывало!

Тетя Маруся несколько раз согласно хлопнула глазами. А Ваня, то ли поддерживая, то ли протестуя, громко забибикал.

– Тише, люди кругом! – цыкнула на него мать. – Подумают, что ты из деревни приехал. Тетя Марусь, – она тронула спутницу за руку, – там, в сумке, яблоки, будешь?

Старушка отрицательно покачала головой, тогда Вероника предложила угоститься Прасковье. Та, поблагодарив, тоже отказалась и чтобы сгладить какую-то неловкость момента, спросила:

– А вы знаете, что раньше крестным ходом в Успение ходили до самого губернского центра?

– Неужели? – изумилась Вероника. – Это же километров полста, не меньше?

– Именно так, – кивнула Прасковья, – вы представьте себе: солнце палит, потом на смену жаре – дождь, а люди все идут и идут.

– Просто чудо какое-то, – вздохнула Вероника, – да, теть Марусь?

Дядьковская старушка опять с серьезным видом моргнула.

– А вы верите в чудеса? – Прасковья внимательно взглянула на Веронику и, заметив в глазах ее растерянность, пояснила: – Ну, с вами происходило что-нибудь необыкновенное, что-нибудь, похожее на настоящее чудо?

– Не знаю, – молодая женщина пожала плечами, – то, что мы здесь оказались, это тоже, можно сказать, чудо. Ну а необыкновенное, настоящее… Наверное нет. Пока еще не было.

– А у меня было. Хотите, расскажу?

– Ну да, – кивнула Вероника.

В этот момент заплакал Ваня. Над ним кружилась оса, то и дело пикируя прямо ему в лицо.

– Да не бойся, сын, – успокаивая его, Вероника пропеллером завертела в воздухе рукой, – у нас в Дятькове и не такие осы, а никто их не боится. Нас, дятьковцев, поди, тронь!

Мальчик затих, его внимание переключилось на возникшую у билетной кассы перепалку: высокий тощий старик в тяжелых роговых очках отчитывал стоящих в очереди молодых людей.

– Что там такое? Что за люди, – вздохнула Прасковья, – поговорить не дают.

– Вандалы, питекантропы, неандертальцы! – высоким фальцетом кричал старик. – Я ветеран! У меня трудовой стаж пятьдесят пять лет! Я страну из разрухи поднимал! Я имею право без очереди!

Молодые люди, освободив пространство у окошка кассы, что-то тихо ему объясняли. Но старик не унимался.

– Не нужны мне ваши извинения! Я кровь трудовую проливал!

– Что еще за трудовую кровь? – недоуменно пожала плечами Прасковья. – Нет, мужики иной раз хуже нас, баб.

– Да какой это мужик? – подала голос сидящая неподалеку бабка в белой панаме, она отодвинула ногой заткнутую сверху цветной тряпицей плетеную корзину и, наклонившись в сторону Прасковьи, понизив тон, сказала: – Он всю жизнь в партии работал, в райкоме. Вторым секретарем был.

– Ну так и что? – махнула рукой Прасковья, – среди партаппаратчиков немало хороших людей. Помню, был у нас в городе один…

Да нет! – перебила ее бабка в панаме, – Этот лютовал, людей, как блох, давил, а теперь – персональный пенсионер. Я ведь у них в райкоме в буфете работала, все ихние тайны, как облупленные, знаю.