Даниэль Гуд - Свет. Тьма. Карамель

Просыпаюсь я только под утро. Оставленный открытым ноутбук давно израсходовал весь свой заряд и теперь смотрит с укором на меня своим черным экраном. Поднимаюсь с дивана и иду умываться. Придя в чувство, надеваю последнюю оставшуюся свежую рубашку и попутно завариваю себе чашку кофе, закусывая его заветренной зефириной.

Как же хочется брусничного пирога.

Во мгле ночной, при свете дня, открой глаза, ведь ты свинья. Тебе должно быть стыдно. Такие мысли проносятся в моей голове, когда в очередной раз неосторожные руки наливают сухое шампанское мимо бокала, прямо на мои брюки от Берберри. Да ну ты, мазл тов, блядь. Спасибо, Давид Авраамович, услужили.

– Ой, какая неловкость! Вы же меня прощаете?

– Ну, разве можно на Вас сердиться, Давид Авраамович.

– И то верно!

Самодовольно улыбнувшись, он продвигается в сторону остальных гостей, по всей видимости, намереваясь оросить и их одежды этим нектаром.

Время уже подходит к восьми, а я все еще не вижу нигде Ирену. Хотя пришло порядка пятнадцати человек, но все рассредоточены по разным углам, создавая ощущение пустой комнаты. К слову сказать, не совсем понятно, чем Артак Юрьевич заслужил кабинет таких размеров, что в нем можно было бы устраивать турниры по волейболу при большом желании. Из-за многочисленного антиквариата, все выглядит словно в рабочем кабинете капитана дальнего плавания, собравшего по всему свету тысячи различных трофеев: от огромного напольного глобуса до странных чучел экзотических птиц и слегка пугающих формальдегидных органов в банках на стеллажах. К слову, с десяток стеллажей битком набиты целой библиотекой книг и изданий всех эпох. Вот только как тут можно что-то читать, ума не приложу, ведь из освещения здесь, помимо вечно зашторенных витражей, только едва светящиеся подсвечники с тусклыми лампочками накаливания. Так что ничего удивительно нет в том, что, словно материализовавшись, из дальнего темного угла выходит Ирена Анатольевна, отчеканивая своими Кирквудами каждый шаг, словно вбивая финишные гвозди в крышку гроба своей начальнице. Которой здесь нет, но в мыслях постоянно.

– Уважаемые коллеги, прошу вашего внимания!

Шепот и светские беседы смолкают, звон бокалов сходит на нет, все взгляды устремлены на спикера.

– Все мы здесь сегодня не случайно. Выражаю благодарность Артаку Юрьевичу за любезно предоставленный кабинет для проведения собрания.

Артак Юрьевич, подпирающий собой стену, театрально раскланивается, кто-то выдавливает смешок. Нервно взглянув в его сторону, Ирена продолжает свое вступление.

– Я бы хотела начать с главного. На прошлом заседании кафедры, госпожа Головникова, наш всеми любимый руководитель, предложила… Я бы даже сказала, настояла на том, чтобы… принудить нас с вами, дорогие научные сотрудники, к взятию на себя дополнительной нагрузки в виде неоплачиваемых часов занятий, а так же подготовки проекта… и его реализации… Проекта по представлению нашего университета на международной выставке, посвященной техническому перевооружению страны! Вы только вдумайтесь! Историки, социологи, лингвисты и филологи, вынуждены мало того, что бросить все свои дела, забыть про личную жизнь, чтобы работать забесплатно, но и еще заниматься, простите за выражение, какой-то дуростью с подачи нашей зав. кафедры. Вот вы что-то понимаете в перевооружении? Я, лично, нет. И не собираюсь в это даже вникать! Пускай сама Головникова бросает свою привычку ездить в Антверпен два раза в год к своему ухажеру и берет дополнительные часы себе, изучает программу Мин. Обр. И я сейчас не про Министерство образования, а про Министерство обороны!

Под конец она уже срывается на крик. Поднимается гул, шум, все живо начинают бузотерить и обсуждать сказанное. Волна возмущения нарастает. Ирена смотрит на все это действо горящими глазами. И даже Артак Юрьевич у своей стены машинально кивает головой. Где-то раздаются слова о том, что лучше уж уволиться, чем потерять свое достоинство, работая за копейки и растрачивая свои таланты на выгодные одному лишь руководству проекты. Еще немного и будут звучать лозунги «Смерть Головниковой!», «Спаси книгу – сожги дерево» и прочие безумства от вполне, казалось бы, интеллигентных людей. Что ж, бэтмэн, настало время действовать. Ну-ка, расступитесь.

– Друзья!

Все вдруг замолкают. Что даже для меня становится неожиданностью. Немного растерявшись, на автомате беру первое попавшееся в руки со стола Артака.

– Слышали бы нас со стороны, приняли бы за Дансана и Догсома в Восточном хурэ. Надеюсь, не надо напоминать исход их вылазки против ургинцев. Я полностью разделяю ваше негодование и несогласие с предложенной сверху формулировкой. Но давайте попробуем взглянуть на это под другим углом. Кто из нас здесь пришел в образование зарабатывать деньги? Многоуважаемый премьер министр вам уже раскрыл тайну, где и как можно заработать. Здесь же мы даем, во всяком случае, пытаемся дать знания, прививаем умения и формируем навыки. Даруем молодому поколению шанс развить в себе любовь к науке, да пусть даже банальному самообразованию, чтобы не ограничивать свою жизнедеятельность сварливой женой и рюмкой водки после смены на заводе. Вкладываем в их руки тот самый инструмент, которым при наличии правильных установок можно создать все, что угодно. Нет, я не оговорился, абсолютно все! Любой может быть любым. Для этого мы и предоставляем студентам возможность осознанно выбирать. Рисуем словом в умах начинающих теоретиков и практиков те базовые постулаты, которые и делают каждого из нас человеком разумным. И если не ради этого тратить свое время, свое вдохновение, отдавая многовековой опыт поколений, то я и не знаю, для чего вы находитесь в этих стенах.

С улыбкой смотрю на Артака Юрьевича, который уже буквально вжался в свою стену.

– Поэтому, вместо того, чтобы так яро выступать против пары дополнительных часов занятий, при помощи которых у вас появляется лишняя возможность исполнить свое предназначение в этой жизни, лучше бы включили весь свой профессорский ум и преподавательскую изобретательность, дабы разделить эти вынужденные трудозатраты между собой с присущей научному сообществу справедливостью и щепетильностью. Я в вас верю, друзья.

Собравшиеся неуверенно, но практически синхронно, начинают одобрительно кивать. Переглядываясь и видя поддержку своих коллег, каждый убеждается в том, что такой исход – именно то, что и следует принять. Я вам скажу, весьма не просто вбить в голову человеку науки, интеллигенту, по своей природе мыслящему критично, какую-то свою идею при помощи чистой воды политиканства.

Тут всех поочередно поражает внезапный приступ смеха. Не особо понимаю, в чем тут дело. Выглядит это даже немного жутковато, если честно. Бросаю взгляд на Ирену, та улыбающимися глазами указывает куда-то вниз. Смотрю на свои руки, в которых я все это время вертел случайно схваченный со стола каменный дилдо. Непроизвольно и сам начинаю улыбаться. И вот обстановка, казалось бы, накаленная страстями и социальщиной до своего пикового предела, разряжается гоготом первых умов этого города над каменным членом в моих руках. Ирена аккуратно забирает его у меня и ставит на дальнюю полку.