Игорь Изборцев - Спастись еще возможно

В пивном баре «Бавария» за кружкой светлого австрийского пива Прямой мучительно размышлял о происходящем: «Нет, деньги отдать сейчас нереально. Да и почему, собственно, их надо отдавать неведомо кому, да еще с таким напрягом?.. Срок, действительно, прошел, но Айболит на зоне и в последней маляве писал, что можно пока не торопиться. Вот только идет слух, что у него с «пиковыми» большие проблемы… Может, перевел долг? Но тогда бы отписал маляву, – дежурный шашлык нетронутым остывал в тарелке, а он рассеяно водил пальцем по пивной лужице, неряшливо растекшейся по столешнице. – И кто этот Скок? Судя по погонялу – вор из славян, но едва ли авторитет, иначе был бы на слуху… И как его все-таки пробили? Без конторы едва ли обошлось…»

– Эй, эта, – дернул он проходящую мимо стола официантку, – принеси от шефа трубку, скажи для меня.

– Сейчас, – девица тут же убежала к директору заведения: такому клиенту лучше по пустякам не отказывать.

Свою трубку он закинул в бардачок автомобиля – какой теперь с нее прок? «Но это мелочи, – он попытался упорядочить свои мысли, – а вот насколько серьезна предъява этого Скока? Надо попробовать его пробить по всем каналам: и через братву, и через ментов…» Прямой переполнялся раздражением и гневом: хотелось двигаться, действовать, куда-то бежать, но он сдерживал себя, понимая, что можно напортачить. Он чувствовал своим волчьим чутьем, что дело заваривается серьезное, наскоком его не решить – это не лохов каких-нибудь там разводить. «Может, сдернуть?» – среди прочих мелькнула и такая мысль. «Нет! – эту дверь Прямой для себя сразу закрыл. – Нет! Слабину давать нельзя – потом не очистишься!» В кровь плеснуло адреналином, мышцы заиграли в предчувствии боя. Накатила злость: «Разорву!» Он встал, потянулся своим сильным, словно звериным, телом и неспешно двинулся по залу.

На его пути, по правую руку, за столиком сидели два приблатненных пацана, баловавшиеся ершом – дешевое «Жигулевское» местного разлива плюс местная же водочка. Медленно попивая это убойное пойло, они заметно уже охмелели – да много ли и надо пацанам? Будто кто-то дернул одного из них за язык и он, на свою беду, браво окликнул Прямого:

– Эй, братан, иди, нальем.

Прямой повернул голову и окинул взглядом их столик: кроме двух полупустых кружек пива перед ними ничего не было. Он резко подошел и оперся кулаками о край столешницы. Молча, в упор, словно выстрелил, посмотрел на обоих. Несмотря на хмель, пацаны разглядели в его темных глазах что-то безжалостное и жуткое.

– Ну? – процедил Прямой, и желваки на его скулах задвигались туда-сюда.

Пацаны скисли. Один, пытаясь что-то исправить, достал из-под стола припрятанную там бутылку водки.

– Вот, у нас есть! – показал он и беспомощно замолк.

Прямой медленно потянул из-под его руки пивную кружку, также медленно занес ее над его головой и неспешно вылил содержимое на стриженную маковку; потом молниеносным движением ударил пустой теперь кружкой по обтекающему пивом черепу. Раздался хруст и звон битого стекла. Пацан, заливаясь кровью, рухнул на пол. Второй выскочил из-за стола. Он не пытался сопротивляться и лишь закрывал голову руками, но Прямой достал его косым свингом. Пацан покачнулся и упал лицом вниз. Несколько секунд Прямой тупо смотрел на побоище, на растекающуюся у его ног лужу крови, потом, не замечая застывшей рядом с трубкой в руке официантки, быстро пошел к выходу. Лишь когда он скрылся, какой-то толстый пожилой мужчина, прежде сидевший молча, выдохнул воздух и глухо просипел:

– Безобразие, милицию…

В машине Прямой попытался успокоиться, но короткая разрядка в баре не уменьшила злости. В голове все так перемешалось, что он никак не мог выудить оттуда ни одной здравой мысли: все прыгало, скакало, металось, не желая утихомириться. Послышался звук приближающейся сирены. «Менты! Пора сваливать». Он тронулся и свернул на Металлистов, боковым зрением заметив приближающуюся «скорую помощь».

На Некрасова, обогнув мэрию и Дом политпроса, он припарковался на стоянке и вышел из машины. Свежести как не бывало: воздух был пыльный, пропахший бензином и… раздражением, ощутимо сквозящим из окон и дверей градоуправления. Глубоко вздохнув, он сделал несколько круговых движений плечами. «Собраться! Собраться! «– приказал себе и медленно перешел дорогу. Что-то его беспокоило. Он уже перешел на другую сторону улицы, но смутное чувство тревоги заставило его обернуться и внимательно осмотреться по сторонам: «Нет, ничего». Он уловил лишь призывные взгляды двух встречных полуголых девиц, завлекающе-застенчиво ему улыбнувшихся. Он скорчил им рожицу, и девицы, взвизгнув, упорхнули, а он, ускорив шаг, пошел на переговорный пункт. Здесь было пусто: на глаза попалась лишь небольшая суетливая стайка цыган, да пара-тройка старушек. В голове уже выстраивался некий план, и он двинулся к междугородним автоматам…

Через пятнадцать минут, уже на улице, Прямой закурил и немного успокоился. Пара междугородних и несколько местных звонков кое-что проясняли: действительно, приехала какая-то питерская бригада и остановилась в отеле «Рижский». Вчера они гудели весь вечер в кабаке, и местной братве даже пришлось их слегка ставить на место. «Залетные, хотя и быковатые, – размышлял Прямой, – но без особой крутизны, раз удалось указать им на место, к тому же, никому не знакомы. Поставим в стойло», – решил он уверенно…

Почему-то ему вдруг захотелось посидеть на природе, в теньке, поглядеть на небо, покурить и спокойно подумать. Не часто у Прямого возникали подобные мысли, да что там говорить – лет уж несколько не бывало ничего подобного. Хотя нет – было! И совсем недавно. Проходил он, как припомнилось ему, через здешние места, будучи в совершеннейшей нетрезвости, и, испытав желание отдохнуть, прийти в себя, присел на одну из скамеечек, вспугнув парочку дохлых интеллигентиков. Но то по пьяни, а сейчас откуда? Кто его знает…

Не склонный к самоанализу Прямой бездумно подчинился и зашагал по зеленым аллейкам под сень старых деревьев раскинувшегося рядом Детского парка. Он прошел мимо качелей, пустых аттракционов и, не доходя клозета, повернул налево. У кирпичной стены, ограждающей открытую эстраду, он остановился. Раньше тут были скамейки летнего театра, поставленные рядами один над другим, но теперь их уже не осталось, и пустые цементные площадки, растрескавшиеся и позеленевшие, широкими ступенями поднимались по склону пригорка к стенам бывшего генерал-губернаторского дома.

Этот «оплот дворянства» еще в семнадцатом был разжалован в простолюдины, и в последние годы отдан псковской детворе под библиотеку, для благородных целей – читать и encore une foie читать. Прямому, правда, сейчас не было до всего этого ни малейшего дела. Он огляделся, ища, куда бы присесть, и тут в голове у него что-то защемило, да так что на мгновение в глазах стало совсем темно. Он покачнулся, но сразу встряхнулся всем телом, пытаясь избавиться от прихлынувшей вдруг слабости. Пахнуло чем-то резким и крайне неприятным: то ли серой, то ли паленой тряпкой. Он закашлялся, выкинул сигарету и, почувствовав дурноту, шагнул в сторону и присел прямо на зеленую каменную ступень. Верно, из-за дурноты он даже не обратил внимания на то, что парк вдруг как-то сильно опустел, скорее – совсем обезлюдел. Только что туда-сюда бегали неугомонные малыши, там-сям сидели опекающие их мамаши и бабульки и вдруг – вот те раз! – ни одной живой души. Небо потемнело, как перед грозой, а деревья как-то странно вдруг стали оседать, склоняться к земле и просто неприкрыто хищно потянули свои ветки, в его, Прямого, сторону. Он достал сигарету и почувствовал, что рука его сильно дрожит. «Да что это, в самом деле, – рассердился он сам на себя, – будто наширялся! Что же это?» Но, собственно, ничего еще и не было. Пока…