Алексей Александров-Листопад - Зима, которая не ты

Так прошли два довольно мрачных месяца без Наташи. Наступила весна. Как правило, весной мы играли серию концертов в «Шайбе» на Дне физика, или Дне матмеха. Это были самые обширные студенческие праздники, и публикой был забит весь зал. Приехали, как всегда, «Мери Джейн», но они были без басиста, Инка стала гитаристкой. Пришлось мне играть с ними. То есть даже не потребовалось уходить со сцены

– «Мери Джейн» сменили Дроздов, Зверев и Геля.

Вышел хороший, драйвовый концерт. Я выручил «Мери Джейн», но это было чуть ли не последнее их выступление. Как и у нас, у ребят плохо шли дела в Питере – нас продолжал душить русский рок. Но было ли это важно сейчас, когда воздух был наполнен радостью жизни и весной. Мне удалось стать героем дня, и где-то поблизости начала мелькать Наташа. Новая прическа очень ее изменила. Рыжие волосы были заплетены во множество косичек, которые она сразу же распустила, и прическа стала пышной и радостно вьющейся. Наташа снова принарядилась, на ней было голубое вельветовое платьице.

– Пойдем, я тебе брата покажу, – вдруг разыскала меня она во всеобщем хаосе и веселье.

В баре стоял в очереди за пивом Александр Куракин собственной персоной.

Это была большая владимирская семья. А Наташа теперь смотрела на меня как на бога: на сцене в тот день я был в ударе. Ничего не оставалось, как помириться и счастливо заниматься любовью. Можно было даже подумать о семье. Мы решили перезнакомиться со всеми Куракиными и поехали к ним через Москву.

Весной 1996 года мы с Наташей приехали в Москву и куролесили с друзьями. Казалось, жизнь налаживается, и Наташа все повторяла:

– А если у вас с группой что-то получится? – чем доводила меня до легкого безумия: я уже представлял себе примерный расклад. Мы решительно не вписывались ни в какие рамки.

С Юркой Банишевым, его подружкой Анитой и некоторым количеством спиртного мы сели в электричку, отправляющуюся во Владимир.

А в это время в той же бесконечной вселенной «Москва» где-то колбасилась несчастная Наталья…

От божественной любви, как в «Ангеле Западного Окна», время и пространство смешивались и проникали друг в друга.

ФИБРОГАСТРОСКОПИЯ

Было три часа дня, и все врачи уже собрались. Они сидели в просторной залитой солнцем комнате за длинным столом. Точнее, это был не какой-нибудь особенный длинный стол, а несколько столов, составленных так, чтобы перегородить палату. Имелся, разумеется, узкий проход, который соединял две ее половины.

Предполагалось, что пациентов будут рассматривать на фоне черной доски, висящей на стене. Сверху был прикреплен рулон пленки. Все знали, что при надобности санитар заберется на стул и этот рулон размотает. Тогда главный врач будет показывать слайды.

Молодые доктора возбужденно переговаривались. Они делились опытом; это поощрялось. Профессор Волков, сидящий в центре, сидел неподвижно, о чем-то напряженно размышляя. На его обрамленном неряшливыми пучками седых волос лице застыло недоброе, напряженное выражение, словно маска охотника на лося.

Так прошло немало времени, а семинар все не начинался. Кто-то уже хотел идти узнавать, в чем дело, но вот дверь в комнату распахнулась. Два волосатых санитара ввели худую, без кровинки в лице, смотревшую сентябрем девушку. Врачи тут же смолкли и принялись дружно застегивать пуговицы на своих халатах.

Девушку, конечно, все сразу узнали. Она была, пожалуй, самой известной пациенткой клиники профессора Волкова. Молодая и перспективная актриса столичного театра попала в больницу два месяца назад, после тяжелого нервного расстройства.

Бывают чудесные песни. Веселые или грустные, они любого трогают своей задушевностью. Но есть и такие сердцещипательные завывания, которые способны доставить удовольствие только горькому пьянице.

Мы искренне смеемся и любим дружескую шутку, веселый рассказ, тонкую иронию, забавный тост. Но не выносим грубых, оскорбительных насмешек, банальных тостов, злых, бестактных острот. Всякое развлечение должно отличаться хорошим вкусом, иначе время, проведенное за праздничным столом с коллегами по работе, превратится в белиберду, и воспоминание о вечеринке оставит неприятный осадок.

Точно так же и в жизни молодой актрисы Тани произошла перемена. Она имела свойство вызывать у людей сильные чувства, и вот на одной театральной вечеринке друзья бесстыдно осмеяли ее. Причиной тому была, конечно же, зависть.

Но Таня старалась не обращать на это внимания. Работа, впрочем, превратилась для нее в адскую муку. Она стала очень скованной на репетициях. Во всяком темном углу ей мерещился недоброжелатель. Иной раз она на глазах у всех чего-то пугалась и, показывая пальцем в темноту пустого зала, кричала:

– Смотрите! Вот он… этот человек… он хочет убить меня!

Однажды нечто подобное произошло на спектакле. На Таню было страшно смотреть. Ясное дело, она не изображала испуг: лицо ее покрылось красными пятнами, она заломила руки и убежала со сцены, не досказав десятка нужных реплик.

Все решили, что она просто переутомилась, много репетируя, и Таня ушла в отпуск. Заботливая семья поместила ее в клинику профессора Волкова, доктора с мировым именем. Это требовало немалых денег, но необходимую сумму раздобыл брат, в критический момент появившийся из ниоткуда.

Профессор лично занимался ее случаем, и Таня быстро пошла на поправку. Сегодня же врачи должны были убедиться в том, что она полностью здорова, и выписать из больницы.

– Так, – сказал главный, – начнем.

Эти слова послужили сигналом санитарам; они откатили от стены странного вида аппарат с экраном. Пациентка с обреченным видом вошла внутрь него, так что теперь была видна лишь ее бледная стриженая голова.

– Начнем, господа, – сказал профессор Волков. – Вы видите, что мы поместили пациентку внутрь новейшего фиброгастроскопа, разработанного сотрудниками нашего института под руководством доктора Борисова. Теперь мы имеем возможность наблюдать за процессами, происходящими в желудке пациентки, с помощью особенного желудочного телевизора.

Голубой экран засветился, и на нем проступили неясные прямоугольные контуры. Посторонний человек, посмотрев на это, наверняка остался бы в недоумении. Но для специалиста здесь не было ничего загадочного. Некоторое время врачи наблюдали, как в желудке пациентки движутся темные квадратики.

– Что ж, она совершенно здорова, – медленно проговорил один из врачей.

– Да, вы правы, – небрежно бросил профессор.

– Итак, милочка, – обратился он Тане, – видишь, пора тебя выписывать. Ты полностью поправилась.

– Но я люблю вас, профессор. Я люблю вас с тех пор, как увидела впервые.