Культурный Шизофреник - Лотофаги

Юлька приняла игривую позу, словно девушка с обложки дорогого иллюстрированного журнала, отпахнула пеньюар и предстала перед зеркалом голой. Грудь явно стала внушительней. Бёдра – шире. Кожа – нежнее. Но между ног, как и прежде, торчал маленький коричневый член. И он обесценивал всё остальное.

Наталья Игоревна видела себя студенткой, гулявшей всю ночь и теперь аккуратно, стараясь не заскрипеть половицей, возвращавшейся в свой приют. Она чувствовала прилив сил, искала красоты в каждой мелочи, к которой обращалась вниманием, и хотела вести долгие интимные разговоры.

Подступала ночь. Солнце скрылось за горизонтом. Тёплый ветерок снимал шелест с травы и листьев. Выйдя на опушку, Наталья Игоревна окинула взором крыши «Речника». Там было тихо, только лениво полаивала собака, да цикады трещали в высокой траве. В поле копошились на грядках две толстые старухи в цветистых купальниках.

Быстрым шагом Наталья Игоревна двинулась к дому. Илья, думалось ей, теперь уже наверное сильно набрался и сопит на веранде, или же, что тоже бывало нередко, пошёл искать себе собеседников из числа местных алкашей, кроме того мог он быть ещё и у цыганки – та жила с детьми в домике при въезде. Она молода, одинока и ещё не утратила женского обаяния. Цыганка появилась в «Речнике» три года назад. Притащилась устраиваться на должность сторожа, потому что помимо жалованья сторожам давали крышу над головой. Илья, как только перебрался в сады, стал наведываться в её караулку, а иногда проводил там целые дни и ночи.

Наталья Игоревна осторожно пробралась в кухню, прислушалась. Было тихо. Значит Ильи нет. Наверняка, он припрётся под утро… Наталья Игоревна глубоко вздохнула, включила чайник, опустилась на стул. С видимой усталостью принялась раздеваться. Ей мечталось скорей запереть двери у себя в комнате и забыться в сладком тягучем сне.

11 августа

На прикроватной тумбочке пикнули часики. Илья захотел и не смог перевернуться на другой бок и тогда понял, что отдавил руку. Это его разбудило. В мятой одежде, он лежал на кровати бок о бок с Кристиной в её сторожке. Включенный старый телевизор транслировал белый шум. Рассветный час сбывался за окнами.

Илья привстал – рука плетью упала на пол. Кристина потянула одеяло на себя, уткнулась лицом в подушку. С минуту Илья сонно щурил глаза, высматривая очертания предметов в полумгле крохотной комнаты. Действующей рукой он нащупал на полу сигареты и зажигалку, закурил. Затем поднялся и, шатаясь, пошёл к двери. В соседней комнате на полу, на двух составленных креслах и раскладушке спали дети: всегда хмурый Милан, заводная темноокая пятиклашка Злата, крикливая Лизка. Неосторожно распахнув дверь, Илья разбудил мальчика – он молча поднялся, перенёс постель ближе к стене. Илья вывалился на улицу, обогнул домик, возле компостной ямы нагнулся и его вырвало чем-то клейким. Рука заныла от прихлынувшей крови.

Напоенный полночной свежестью ветер трогал ветви садовых деревьев, шевелил побеги пырея возле заборов, клонил затяжелевшие от росы бутоны цветов на ухоженных грядках.

Отплевавшись, Илья побрёл домой. Нужно озаботиться похмельной лихорадкой, которая, как он знал, попортит ему наступающий день. Дома, припрятанные, лежали кое-какие деньги, и теперь ему взбрело в голову проверить, целы ли они. Придя, он разыскал в серванте книгу, куда в толщу бумаги заложил с вечера оставшиеся сто рублей, раскрыл её и понёс с собой в постель. Несколько раз повторил вслух название – книга называлась «Девяностые годы». На мягкой обложке были нарисованы уставшие крестьяне в широкополых шляпах: один, с голым торсом, стоя, пил из кувшина; второй дремал, опершись на лопату.

Положив роман под подушку, Илья завалился спать и скоро по дому разнёсся его перегарный храп.

Наталья Игоревна того только и дожидалась. Накинув халат, она аккуратно выбралась из кровати и вышла в кухню: надо было согреть и упаковать обед. Сегодня её смена. Она дежурила на КПП фанерной фабрики, сутки через трое.

Повинуясь привычке, она закружилась в давно и хорошо заученном танце: во-первых, умыться и сготовить завтрак, затем убрать в пакет постиранную сменную одежду, разогреть и наполнить съестным термосы. Управляясь с делами, Наталья Игоревна с удовольствием отмечала, что чувствует себя отдохнувшей и готова следующие сутки работать усердно и добросовестно, чего давно уже с ней не бывало.

Перекусив, она достала из погреба срезанные вчера грибы. За ночь они подсохли, кожица сделалась мягче, волшебный запах истончился, но не исчез, так что в груди защемило от приятных воспоминаний. Если уже запах производил столь дивный эффект на неё, то как скажется вкус?

Чтобы совсем размочить мякотку, Наталья Игоревна потушила грибы с овощами, а затем прокрутила их в мясорубке. По вкусу получившийся соус напоминал какую-то экзотическую дальневосточную приправу – вкусно, но ничего сверхъестественного. Упаковав всё в термосы и пластик, Наталья Игоревна взяла ключи от гагаринской квартиры и отправилась на работу.

В 6:10 Юлька выехала на МКАД. Просторные улицы ещё не успели заполниться транспортом, и она медленно, с удовольствием, катила по малолюдной Москве. На шоссе прибавила газу, и уже скоро за окном, перерытые техникой, открылись поля с заборами недостроев, а вдоль обочин замелькали жиденькие косы берёз да потемневшие от времени избы. И сразу стал омерзительным говор кривляющихся радиодиджеев. Юлька выключила магнитолу, опустила боковое стекло, и ушла в дневники памяти.

Двадцать шесть лет назад она обрелась в теле мальчика и получила мужское имя – Юрий. Детство проходило в тихом приуральском городишке, где разные люди, выходя поутру из квартиры, через час могут запросто встретиться на работе, потому что большая часть населения пригвождена судьбой к одному гигантскому предприятию. Таким предприятием в родном Краснокамске был целлюлозно-бумажный комбинат. С ранних лет, мать Юрки – тихое, но своенравное существо – работала на нём в должности аппаратчика химводоочистки. Здесь же она встретила мужа, у которого в год распада СССР нашли уже развившуюся опухоль в лёгких. Взрослел Юрка без отца. Мать, сделавшись вдовой, ударилась в веру, задвинула куда подальше наивные мечты о лучшей доле и потеряла остатки женственности, да и вообще, как казалось, интерес ко всему на свете, и только во имя сына продолжала отбывать номер среди живых. Впрочем, и сын очень скоро сделался заложником её экзальтированной религиозности: весь быт мать устраивала так, чтобы отгородиться от внешних тревог и предотвратить всякую неожиданность и ради этого неустанно придумывала, а затем вплетала в кружево их повседневности самые невероятные системы предписаний и ритуалов.