Кира Бородулина - Эгоисповедь

– Нет, ты не делай скоропалительных выводов. Это не так, как в восемнадцать, и вообще никаких перспектив. Просто симпатичный мальчик, в моем вкусе. Такой прям, мой типаж. И еще имя необычное – никогда у меня не получалось влюбляться в Саш и Сереж!

Я заерзала, не решаясь спросить, похож ли он на Глеба.

– Он младше меня, еще даже институт не закончил. Пришел к нам на стажировку. Я ж теперь обучение провожу. И вот выяснилось, что он играет на ударных, слушает всякую чернуху. Ну и сам по себе немногословен, трудолюбив… В общем, все, как я люблю, шикарный мальчик.

Я то ли усмехнулась, то ли хмыкнула, не скрывая, что понять подругу пока не могу, но слушать ее интересно.

– Ой, в общем, то ли материнский инстинкт проснулся, то ли банальное влечение. У меня от этого есть проверенное средство: пытаюсь представить его с лысиной и пузом. Отталкивает! Серьезно, работает.

– Значит, дело только во внешности? То есть, во влечении?

– Да только этим дело никогда не ограничивается. Мы ж не мужики – это у них все просто, у нас сложнее. Но и безусловной любви тоже не бывает. Вот понравился бы он мне, если бы не играл, если бы трындел без умолку, да еще и заикался, если бы уже начал лысеть или носил очки? Извини, – она положила руку мне на плечо, – парням это простить труднее.

Что тут возразить? Сама вряд ли западу на очкарика.

– Есть ведь еще такой у нас – и Rammstein любит, и историей увлекается, и на самбо ходит, но вот заикается, болтает много и подслеповат. Мое либидо лежит пластом, – Мотька налила нам еще. – А этот – ну просто мечта. И ростом – не высок и не низок. Не доходяга и не перекаченный…

– Волосы длинные? – перебила я, сделав глоток.

– Нет, но и не короткие. Распадаются на пробор, прям вау! Княжич, вылитый! Все при нем, все, как нужно. Короче, диагноз ясен: я – старая нимфоманка.

– Разница почти никакая. Еще через пять лет ты ее и не заметишь. Если бы это пятнадцатилетний мальчик был, еще ладно…

Мы выпили за любовь, и Мотька сказала, что пятнадцатилетний – это педофилия, а следовательно, – статья.

– Нет, ну правда, я с какой-то почти болезненной нежностью к нему отношусь. Наверное, все-таки материнское что-то. Недавно какой-то тест им подсунула, он там ошибок наворотил. Я подправила, потом ему отдала – ознакомьтесь, мол, переписывать придется. Он уткнулся в эту бумаженцию, я напротив сижу, любуюсь, а когда он над каждым моим минусом еще угукать начал – я чуть не прослезилась. Ну не дурища? Он сидит: угу, угу, а себе думаю: ути, Господи, лапа ты моя, ну не надо так трагично все воспринимать, игра в бирюльки!

Я уже хохотала в голос – то ли от вина, то ли от Мотькиных интонаций. Какие уж тут перспективы, какая там даже взаимность? Главное – есть кто живой! Разве это сравнится с тем, как она неделю после смерти Глеба лежала лицом к стене и год не звонила? Ушла с работы, из тусовки, чуть не продала мотоцикл? Да пусть хоть с кошками нянькается, все лучше того, что ей довелось пережить, а нам – наблюдать.

Я осталась у нее ночевать. На работу она приходит не раньше одиннадцати и даже домой меня подбросит, но встать по моим меркам все равно придется рано.

***

Я решила не откладывать – на следующий же день собрала вещи, и Мотька помогла мне перевезти компьютер. На мотоцикле это то еще удовольствие.

– Родителям-то сказала? – спросила подруга.

– Они моего ухода-то не одобрили, а тут вообще с ума сойдут. Не поверят, что у меня деньги появились, начнут говорить, что доход нестабильный…

– Доход нигде не стабильный в наше время.

Хоть и в городе, а будто на отшибе – вечером не ходи, одни узбеки. Да, собственно, и ходить никуда не хочется. По дороге домой зашла в «Пятерочку», купила вина и приправ для глинтвейна – надеюсь, поможет от начинающейся простуды. Болеть никак нельзя. Попарила ноги, сварила две турки глинтвейна. За выходные оклемаюсь.

Написала Лике, что перебралась в новую квартиру, она ответила: «Ни фига себе! Это что, новая самостоятельная жизнь?» У всех свои критерии самостоятельности. Кому ребенка родить, кому на жизнь зарабатывать, кому деловые вопросы решать, а кому быть хорошей хозяйкой или ездить в одиночестве заграницу. Не угонишься за всеми. Я даже холодильник не могу помыть так, чтоб все заметить. Мотька, небось, нашла бы, к чему придраться. Она помогала мне убраться тут после переезда, спасибо ей огромное.

Новые звуки: машины за окном – особенно по ночам достает. Пластиковое окно не спасает – слава Богу, движение по улице одностороннее и нет рядом трамвайных путей. Пиликанье светофора на перекрестке – слышу даже в квартире. Хорошо, что надо мной не орут дети и не волтузят мебель. Вообще кирпичный дом не столь шумен, но город слышен.

Испекла блины, потому что захотелось что-то испечь. Порадовать друзей – должны сегодня наведаться. Соберу девчонок, всех сразу. Парней пока нет – не настолько мы друзья. Часов в шесть вечера я вышла в магазин за вином и салатом для Лики, а она позвонила и сказала, что не придет – желудок у нее болит. Звала меня к себе, но трамваем ехать не знаю как, а пешком лень. На маршрутке всего три остановки – бессмысленно. Да и какие ей щас гости!

Матильда и Вита обещали быть. Вот и познакомятся лично, как Мотька и хотела. Мелькнула мысль, что Лика слилась не из-за желудка, а из-за Витки. Она знает, что мы общаемся, но относится к этому скептически.

– Не знаю, что вы не поделили, но в любом случае, люди меняются, – я пыталась настроить ее на позитивный лад.

– Да ничего мы не делили, просто в школе она с пацанами надо мной изгалялась во всю мощь. Мне было неприятно. Я вообще там изгоем была. Рада была бы, как ты, на домашнее обучение перейти, но недолго музыка играла.

В восьмом классе Лика подхватила пневмонию, что вылилось в осложнения, и какое-то время она тоже проучилась индивидуально. Но если ко мне учителя ходили, то Лика сама ходила к ним, после уроков или во время «окон».

– Много лет прошло, не держи на нее зла.

Лика заверила, что и не держит, но общаться не горит желанием.

Совсем недавно я мечтала или фантазировала, как хорошо бы оказаться в другом городе, подальше от родителей и друзей, где тебя никто не знает, и начать все с чистого листа. Будто такие люди, как я, тут же обрастут новыми знакомыми и событиями! Я думала, жизнь в городе менее одинокая, чем на окраине. Может и так, но я не выбиралась поздно вечером в бары, хотя один есть прямо с торца моего дома. Ближе к вечеру там засветилась жизнь. Я не заказывала пиццу, не ходила одна в кино, ни с кем не познакомилась и даже с друзьями, которые живут в нескольких трамвайных остановках, пока не встретилась.

Когда я проходила практику в школе и коротала время на уроке сокурсницы, Нина Михайловна, преподавшая в этом классе, сидела со мной на задней парте и слушала мою инвалидную историю.