Евгения Палетте - Квадрат

Они уже достигли кухни, когда в дверь позвонили. Взглянув друг на друга с пониманием, Руппс и Краев остановились у входа, глядя теперь на дверь, которую открывала Кло.

Кивнув совершенно лысому человеку довольно плотного сложения, невысокого роста, с круглыми блекло-голубыми глазами на малоподвижном лице, она молча впустила его в квартиру.

Поприветствовав присутствующих одними глазами и пристально посмотрев на Руппса, а потом на Краева, человек прошел в кухню впереди всех. И сел на стул, у стола с краю. Два других стула, располагавшихся дальше, у стены, заняли Краев и Руппс.

Прошло еще минуты три, когда они заговорили.

– Рад видеть, – проговорил гость, улыбнувшись Руппсу.

Руппс кивнул.

– Как там старый Крекиньш поживает? – спросил он.

– Да что ему… – отозвался гость. – Гулять ходит. Газеты читает. Иногда ругается. На том его активность и кончается. Привет тебе, – улыбнувшись Руппсу снова, сказал сын старого Крекиньша. Рад, что ты дома, – проговорил он снова, глядя на Руппса.

И Руппс отвел глаза.

– Времена хорошие настали, – снова заговорил молодой Крекиньш усталым голосом. – Много дел. Надо составить списки латышской диаспоры в вашем городе. Мы знаем, здесь есть полезные для нас люди. Предстоит большая работа.

– Да я что… Сам видишь, – проговорил Руппс, посмотрев на Крекиньша, будто слегка извиняясь.

Крекиньш кивнул. Понял.

– Что ж с тобой делать, – тихо и опять устало сказал он. – Тебе, кстати, привет от Балодиса. Он в Риге. До недавнего времени был моим заместителем. Теперь заведует Фондом взаимопомощи. А Роберт где? – неожиданно спросил он Руппса.

– В Болгарии, – коротко бросил Руппс.

– Я вижу, Катерина здесь, – осторожно проговорил Крекиньш.

Посмотрев на дверь, Руппс махнул рукой.

Крекиньш умолк.

– Ну ладно. Поговорим, – сказал он через минуту. – Генерал нам не помощник, – взглянул он в сторону Краева и, встретив прямой взгляд генерала, слегка будто стушевался.

Краев с минуту молчал.

– Это только ваше дело, – все-таки сказал он.

Фраза эта, брошенная вскользь совершенно нейтральным тоном, однако, не уходила. И надо было кому-нибудь что-нибудь сказать, чтобы она ушла.

– А как отец относится к этой идее? – спросил Руппс молодого Крекиньша.

– Какой латыш станет возражать против независимости? – тихо отвечал тот.

Руппс молча кивнул, не переставая о чем-то думать.

Вошла Кло и, увидев, что с полчаса назад налитый ею в тарелки борщ остался нетронутым, покачала головой.

Сделав вопросительное лицо, она ждала ответа.

– Как хотите, – наконец после долгой паузы проговорила она. – Несу второе.

Руппс с укором посмотрел на всех.

– А что, есть программа? – спросил он в продолжение разговора, уже беря ложку и намереваясь есть.

В ту же минуту Кло принесла поднос с тремя порциями шницелей и гречневой кашей.

– Да программа одна – независимость, – отозвался Крекиньш. – Задачи Народного фронта на путях парламентской борьбы определены. Поскольку цель может быть достигнута только на уровне государственной власти, нужно перевести внепарламентскую оппозицию в парламентскую. Значит – выборы. Местных Советов. Верховного Совета Республики. И нужно добиться там максимального представительства. Необходимы законы о политических партиях… о частной собственности… в том числе на землю. Нужны законы о самостоятельности внешнеполитических связей. Затем следует признать незаконными выборы сорокового года… Децентрализовать диктат административно-командной системы. А потом уже изгнать оккупантов из Латвии. Всё очень просто, – договорил Крекиньш.

Все молчали.

– А бойцы у вас есть? – спросил Краев. – Власть ведь так просто никто не отдает. Нигде и никогда.

– Надо не допустить этого, – отвечал Крекиньш. – Только мирным путем… Но добровольцев много, – договорил он, с вызовом взглянув на генерала.

Краев сделал вид, что этого не заметил.

– Так… – через минуту сказал он. – Время пить компот. Катюша, – обратился Краев к дочери, – неси побольше.

Крекиньш с Руппсом переглянулись.

После того как в разговоре была поставлена большая компотная точка, Краев, сославшись на необходимость сделать звонок, вышел, оставив Руппса и Крекиньша одних.

– Думаешь, получится? – спросил Руппс.

Крекиньш пристально посмотрел на него.

– Если не сейчас, то, может быть, никогда, – отозвался он.

И его блекло-голубые глаза на малоподвижном лице будто тоже что-то проговорили.

– Да, Балодис сказал, ты можешь рассчитывать на его помощь, если надумаешь вернуться. Хотя, сам понимаешь, такие, как ты, у нас не в честѝ, – умолк Крекиньш. – И, если бы мой отец в конце войны не перешел в латышский легион, его бы ждала та же участь, – договорил он.

И Руппс вспомнил, как старый Крекиньш, с которым они вместе переходили границу, чтобы добраться до России, и два с лишним года воевали в Красной Армии, подговорив еще одного латыша, ушел на ту сторону, к немцам. В латышский легион. Вспомнил, но промолчал. Значит, старый Крекиньш, отец этого человека с блеклыми голубыми глазами, стоявшего сейчас перед ним, в честѝ. А он, Руппс, чистокровный латыш, воевавший за свои убеждения в Красной Армии, – нет.

Молча взглянув на молодого Крекиньша, Руппс почему-то кивнул. Хотя никак не мог осознать это у нас…

«Не в чести, – будто попробовал он на слух эти два последних слова. – Значит, Крекиньш старший – это одно, а он, Руппс, другое?» – пробежала и будто уткнулась в стену мысль.

– Поблагодари Балодиса от меня, – тем не менее сказал он Крекиньшу. – Если будешь здесь, заходи, – добавил он.

И отвернулся к окну.

Когда Руппс повернулся лицом в комнату снова, Крекиньш уже благодарил в прихожей хозяйку.

Поцеловав Кло руку, он спросил, где Краев.

– Через полчаса будет, – отвечала Кло.

Крекиньш развел в стороны руками, слегка улыбнулся, склонив голову набок и, шутливо щелкнув каблуками, откланялся.

И его лицо показалось Кло помолодевшим.

– Знаешь, Антс всё еще любит тебя, – сказал он, уже прикрывая дверь.

Кло опустила глаза и, ничего не сказав, направилась к двери, чтобы закрыть ее на задвижку.

Антса Крекиньша уже не было.

Оставшись один, Руппс сел в своей комнате к столу. И вдруг снова увидел мать. Теперь она шла в противоположную от него сторону. Обратно. Глядя на то, как время от времени, вздрагивает под каждым ее шагом деревянный подвесной мост, переброшенный через затон, он, как завороженный, слушал звук ее шагов. Вслушиваясь в перестук каблуков, слышал, как над затоном пролетал ветер, но не мог вспомнить, говорила ли она что-нибудь, когда была с ним рядом. Когда он был близко. Он так и не слышал ее голоса, понял он. И по-прежнему продолжал смотреть вслед.