Светозаръ Лучникъ - Жил-был Генка

– Чёрт!

Сумятица на всём дыхании разрывает глотку.

– Пойду к Серёге… Он нальёт…

Спешно выскакивает на крыльцо. Радостно встречает утро. Но сегодня почему-то оно не приносит облегчения, его светлость только напрасно разволновала дух. Желания притупились, и сразу же переменилось настроение.

Естественная нужда повела в туалет… О! эта жёлтая и пахучая вода изрывает почки! Неприятное впечатление, а и его проживать приходится чувственным наветом. И проживается с горькою противностью… Не отделаться уже!

Свежий ветер ласкает волосатую грудь, а сине-поблёкшие глаза осматривают даль бескрайнего неба, но нет в них огонька живого, только тоска. Генка что-то почувствовал! На него опять, в который раз, свалилась чёрная печаль!

– Эх, жизнь! зачем явила себя во мне?!

Вопль взлетел в рай. Но долетел ли? Может, коснулся ада?! И свалилась опять дума о смерти. Свалилась прямо под ноги, и живот смялся новым приступом отчаяния. Оно ныне какое-то склизкое и тяжёлое, наверно вырвет. Изо рта рвётся блёва.

– Есть ли что там? – Подумалось невольно.

Есть, конечно, но он не верит… Он прошёл войну… Она искалечила не одну плоть… Дух мёртв… И оживить его уже нечем, нечем, нечем. И Сам Бог не поможет, ибо съедена воля криками о помощи… А помощи ждать было не от кого!

Они тогда призывали Его, могущего отменить приговор чёртовой и бессмысленной смерти, но Он по обыкновению Своему отмолчался и всех убили… Где Ты, Великий Победитель? А? Война за родину – это понятно, а война – ни за что – это глумление над святостью…

И всё-таки решение сошло ниоткуда, но сошло реальным чутьём и натиском, и было обдумано не в одно мгновение. Да и мгновение не покривилось, но позатихло на думах. Генка умылся, освежив серо-помятое лицо.

– Надо побриться…

В зеркало на него глядел ужас пьяного отражения, глядел весьма проникновенно и так настырно, что было отвратительно и невыносимо глядеть на самого себя. Тошнило, и горела глотка, словно её ошпарили кипятком.

– Я что ли?

А кто же?! Ты! Образ пьяницы сложен жёстким наветом поражающей тьмы. Ещё несколько часов уплыли куда – неизвестно, но от них ничего не осталось, ничего полезного и нужного. Одна пустота и неполезная ко всему прочему.

Думы резвились в голове бешеным натиском. Мужик готовился вступить в вечность, которая его не привлекала, в которую он не верил, но которая всё-таки утомляла сознание и мучила. И как не парадоксально, но она звала его к себе! Звала на реальном чутье, звала к себе… Мысль стукнулась о борта болезненной плоти горячей волной:

– Выходит что-то есть в ней?

Пойти что ли? Или обождать?

Решает не он, а за него… Решает кто-то…

Само ощущение было спрятано глубоко-глубоко… Оно постоянно оживотворяло предметность невидимого, но существующего не на одном человеческом воображении или недомыслии. Вечность-то была, независимо чувств!

– А вдруг…

Знаний нет. Любви нет. Веры нет.

А что есть?

Ничего уже нет в арсенале скопленного бытия. Всё растоптано и скомкано как-то трагически и противно на фазе собранных слов и приходящих мыслей. И смято чем-то весьма значительным, но вот определить суть значимости никак нельзя.

Молитвенная символика складывает все периоды правильности и мудрости, а ни того, ни другого в голове Генкиной – нет, и не было никогда! И не потому, что он этого не хотел или усиленно противился святости, а оттого, что время выстроило иное расписание его духу!

В памятной же доле он всегда видел святое начало! И дома, когда жил с родителями, и в своей квартире, когда жил со Светкой, он зрел образ некого смысла веры. В красном углу всегда висела икона Божьей Матери с Младенцем на руках.

Пусть не ходил в храм, но воздух церковной грамотности разливал свою святость на взглядах. И иногда он на тайне обращал к Ней свои речи! Малые молитвенные вздохи стали началом святости пусть и неосознанной, но настоящей и неподдельной.

Любое помышление боли, скорби, нужды, излитой из души, означали духовность! Богу молишься духом, и это уже творчество боголюбия. Жаль, что неграмотный человек не ведает в себе такое великое направление духовности, соединяющей его с Творцом. Но как бы то ни было, такое усердие всегда ведёт на вершину божества и даёт право жить с Богом в Боге, пусть и на резерве чувств сеется зло!

И сейчас именно она, святость Бога (Промыслителя и Вдохновителя), помогала себя ощущать на страдании и мучении. Размышление сходило незаметно, а оно и было началом величия и торжества по приобретению вечного смысла. Брякнул словечко:

– Пустая жизнь и бесполезная…

Конечно, бесполезная. Вера не дышит. Она на потоке непролазного мрака, который не подаёт свет прозрения, душит и мнёт любое продыхновение. А такую веру выявить невозможно даже, если она и будет вопить постоянно о себе:

– Вот она – я! Жду тебя, человек!

Всё равно не услыхать её живительный привет!

В руках верёвка. Попалась случайно или не случайно? Её образ сдавил горло неприятностью ползающих мурашек. Они привскочили как-то горячо и пробежали по спине нагло. Страсть сгустила болезненные моменты. Решил про себя:

– Да, сегодня… Хватит… Всё осточертело…

Чертовщина при уме, и на самом деле ютится всегда рядышком, словно подстерегает путника заплутавшего. Удел безумия схватывает любое помышление. Света не видать. А где увидишь-то? Он там и он тут… А попробуй дотянись… Не достанет рук.

– Иди, поешь, – позвала мать.

Не охота. Туманится голова от пьянства. Но за стол сел молча и уныло. Выпил. Жар утихомирился слегка… Все чувства не на месте, они хлопотливо летают внутри тела и просто принижают его достоинство, ведь святость растоптана. Не специально, конечно, а условия таковы.

Мудрость не спешит к нему, где-то позадержалась, с кем-то ещё там ладит и дружит, принося свои определённые и полезные плоды. А он? А он в одиночестве греха, страсти и погибели. Один. Один. Кто с ним? Мысли губительные.

Найти мудрость на земле – трудно, когда она обитает в вере, надежде и любви! А почему трудно-то? Потому, что все эти богатства можно стяжать только через духовное наследие! А у человека, рождённого иначе, духовной воли не существует. Он живёт и страдает от тела земли.

Поковырял яичницу вилкой. Глотка горит. Сухость жжёт её ещё большею назойливостью, некою болезнью, и выявить исток добротности уже абсолютно нечем. Толка нет. Пользы нет. Покоя нет. Что же есть? Пустота внутренняя… От неё сил не понаберёшь и не выявишь свою значимость.

– Ну, чего не ешь-то? – Спросила мать.

– Не охота…

Копал картошку вместе с отцом. Труд облагораживает человека и не позволяет думать о плохом. Враньё! Земля снова навевала мысли нерадостные: « Тело закопают… Всплакнёт ли Светка? И будет ли что потом?»