Игорь Корольков - Луна и пес

На фоне серого неба дымоходы и антенны выглядели иначе, чем когда облака были редкими, высокими, окрашенными первыми лучами солнца. Была в них печаль, присущая всему, что находится на краю. Волна легкая, чуть тревожная и ласковая, прошлась внутри него и схлынула, оставив ощущение светлое, радостное… Откуда она? Ответ, вероятно, таился в этих крышах и в этом небе, но почему, Кент не понимал. Он не хотел думать о поездке в Санкт-Петербург. Мысли о командировке угнетали. Чем дольше он думал о ней, тем больше чувствовал нахальную силу тех, кто отравил Жигаря. Он понимал: выиграть у них невозможно. Эта мысль подавляла, унижала, пробуждала бессильный гнев. Кент устал об этом думать. Он скользил взглядом по крышам, как будто по знакомым окаменевшим лугам.

В дальнем конце коридора засвистел пылесос. Кент не стал ждать, когда уборщица появится на повороте – ушел в свой кабинет. Без десяти девять позвонил Точилину.

– Пойдем покурим, – предложил он.

В мозаичном зале сели в кресла. Не сводя глаз с Кента, Точилин затянулся сигаретой.

– Рассказывай!

– Его убили полонием, – сказал Кент.

– Чем?!

Точилин недоуменно посмотрел на Кента.

– Полонием. Радиоактивного вещества в теле оказалось в миллион раз больше допустимого.

Точилин затянулся сигаретой глубже обычного. Долго молчал. Наконец спросил:

– Почему его отравили полонием?

– Это ты меня спрашиваешь?

– Это я себя спрашиваю.

– Жигарь сгорел за полторы недели. Врачи так и не смогли понять, что произошло.

Сизый дым окутал Точилина. Его взгляд уткнулся в угол зала, застыл.

– Что молчишь? – не выдержал затянувшейся паузы Кент.

– Думаю.

Точилин снова глубоко затянулся сигаретой.

– Та справка, которую ты мне показывал пару месяцев назад, приобретает совсем другое значение. Ты ее сжег?

– Нет.

– Напрасно, – сказал Точилин.

– Я думал над ней, – сказал Кент.

– И что?

– Мне кажется, директора готовят в президенты.

– В президенты чего? – не понял Точилин.

– В президенты Российской Федерации! Точилин прищурился от сигаретного дыма, обвел взглядом огромный зал, постучал коробком спичек о подлокотник кресла.

– В президенты, говоришь… – задумчиво произнес он. Внимательно посмотрел на Кента, словно оценивая его. – Плохая история. Очень плохая.

Помолчал.

– О ней надо бы забыть, – сказал зам.

– Что значит «забыть»! – возмутился Кент – Ты видишь, что происходит!

Точилин выдержал долгую паузу. Сделал несколько затяжек.

– Это великая иллюзия, что мы можем что-то изменить, – сказал он.

Замолчал. Потер виски.

– Это под силу только Времени.

Кент удивленно посмотрел на Точилина.

– Пока солнце взойдет – роса глаза выест.

Точилин виновато улыбнулся.

– Надо ждать.

– Ждать? Чего?

– Просто ждать.

Точилин уронил коробок, поднял, сунул в карман.

– По-хорошему, тебе надо бы запретить заниматься этим делом.

– Почему я не должен заниматься этим делом?

– У меня плохое предчувствие.

– У тебя всегда плохое предчувствие.

– Такое время!

– Ты не имеешь права запрещать мне заниматься этим делом!

– Имею. Но не буду. Иначе из чего делать газету?

– У меня еще одна новость, – сказал Кент.

Во взгляде Точилина появилась усталость.

– Я встречался с профессором, изучавшим вещество, которым отравили Куталию.

– Банкира?

– Да.

– И что это за вещество? Тоже полоний?

– Нет, его отравили ядом. Эксклюзивным.

– Что значит «эксклюзивным»?

– Это значит, что он произведен в секретных лабораториях ФСБ.

– Это тебе профессор сказал?

– Да.

Точилин закурил новую сигарету.

– Зачем ты встречался с ним?

– Жигарь держал счет в банке Куталии.

– А директор?

– Не знаю. Но жду звонка из Смоленска. Я должен встретиться с человеком, который что-то знает об убийстве банкира.

– Кто он?

– Адвокат.

– Просто адвокат?

– Бывший офицер спецназа.

Точилин помолчал.

– Напрасно ты не сжег ту бумагу, – повторил он.

– Но ты представляешь, какую бомбу мы взорвем!

Точилин погасил о пепельницу сигарету.

– Весь вопрос в том, кто подорвется на ней первым.

Домой Кент вернулся вечером, когда Серафим сделал уроки и поужинал. Сварил сардельку, поджарил яичницу, насыпал в блюдце маринованные корнишоны. Вынул из холодильника бутылку перцовки, плеснул в хрустальную рюмку, залпом выпил и жадно взялся за еду.

– Ты что, целый день ничего не ел? – спросил Серафим, глядя как отец расправляется с ужином.

– Почти.

– Ты меня учил есть так, словно не хочется.

– Сделаем сегодня исключение.

– Как съездил?

– Хорошо.

– Это не опасно?

– Нет. Обычная работа. У тебя-то как?

– По черчению – два.

– Причина?

– Забыл выполнить одно задание.

– В свое время мне пришивали память ремнем.

– Это непедагогично!

– Зато действенно.

– Я исправлю.

– Я знаю.

– Почитаем сегодня?

После ужина они устроились на диване. Серафим в махровом халате прижался к отцу. Он был похож на воробышка среди зимы, нашедшего тепло под соломенной крышей. Кент раскрыл «Величие и падение Рима» Ферреро. Книга была старая, потрепанная, обложка едва держалась.

– Почему такая старая? – спросил Серафим.

– Я купил ее в букинистическом магазине.

– Отстой!

– Не скажи. В старых книгах таится особый аромат. Серафим обнюхал книгу.

– Пахнет бумагой.

– Верно. Новые книги пахнут типографской краской, а старые – бумагой. От них исходит особый дух! Представляешь, ее напечатали задолго до рождения твоих бабушки и дедушки. Наборщик брал каждую букву, вставлял в специальный станок, помещавшийся в руке. Кто-то эту книгу уже читал. Надо полагать, неглупый человек, если его интересовала история Рима. Видишь, на полях сделаны пометки карандашом. Значит, человек читал внимательно, вдумчиво. В этой книге много жизней. Того, кто написал ее. Того, кто ее редактировал, набирал, сшивал… Кто продавал. Я помню женщину, у которой купил эту книгу. Это была очень пожилая женщина. Она носила темную блузку с белым жабо, заколотым керамической брошью. И разговаривала так, как сейчас не разговаривают.

– А как она разговаривала?

– Ну, например, когда я не прикрыл за собой дверь, она сказала: «Не будете ли так любезны притворить дверь?»

– И что в этом такого?

– Сейчас не говорят «притворить», говорят «закрыть». К тому же крайне редко можно услышать фразу «не будете ли так любезны». Отдавая книгу, она сказала: «Вы получите незабываемое наслаждение!» Почувствуй вкус фразы: «Вы получите незабываемое наслаждение!» Думаю, у нее была непростая жизнь.

– Почему?

– Она хорошо воспитана. В России таких не любят.

– Почему?