Анатолий Григорьев - Судьба калмыка

– Так точно, Андрей Васильевич! Ну а по району мы сами боги, какие сведения дадим, такие и будут.

– С Рождеством Христовым вас! – раскланялась с ними пожилая возница.

– Ё мое! Сегодня же и правда второй день Рождества – оглядываясь по сторонам заключил районный бог партии. – За что вчера пили на заимке я так и не понял. До сих пор не пойму, как ты узнал что я там. Такую бабу пришлось оставить. Не мог ничего придумать, обязательно меня дергать?

– Мог бы, мог. Только сегодня бы уже наверное мы с тобой под охраной1 ехали в Красноярск.

– Иди ты! – изумился первый.

– Третий день крайком обрывает телефоны – доложить обстановку в районе по прибытию эшелонов «Улусы» и расселению их по району. Кстати, и сегодня в 16.00 прямая связь с крайкомом партии.

– А ты чего им вкатывал?

– Ну че я мог им сказать как не правду?

–Иван! – поперхнулся первый.

– Да успокойся Васильич! Еще после первого звонка – позавчера, сразу позвонил я Кузенкову.

– Кому, кому? – потирая лоб спросил первый.

– Начальнику Камарчаги – Петьке хромому.

– Ну и?

– Крайком звонил и на станцию. Майор им исправно отвечал, что ты в гуще событий по приему «улусовских» эшелонов и распределению калмыков по району. Последний раз разговаривал я с крайкомом партии, они настоятельно попросили – приказали, чтоб ты в 16.00 сегодня был на проводе. Так что ты правильно Васильич врубился в события. Оттуда сверху тоже приказали, чтоб через два дня на станции не осталось и духа калмыцкого. А ведь еще будут эшелоны подходить.

– Да ты что? – первый схватился за голову.

– Не печалься, Васильич, расхлебаем эту кашу, главное спихнуть их со станции. Спихнем. Морозец поможет.

– А, ну как работается? – пошел первый навстречу к начальнику станции.

– Да вот, такие дела! – развел руками Кузенков.

– Не тяжело? – поинтересовался первый секретарь.

– В сторожах тяжелее, и все время на морозе, и башку могут проломить.

– Хорошо, что понимаешь, Петр Савельич.

– Ну, я поехал, в 16.00 крайком на проводе, сам понимаешь, люди мы с тобой партийные, один воз везем. Тут Иван остается, решайте все тут разумно, людей на помощб подошлю. Колхозы пошевелю, пригонят повозки никуда не денутся. На повозки садить самых немощных, здоровые пусть идут пешком. Главное спихнуть их со станции.

– Само собой! – буркнул майор.

– Ну все. Да тебе могут помочь вояки, отправляющиеся на фронт. Прежде чем грузить их в эшелоны, с лошадьми и техникой ставь им условие- отвезти в райцентр двести – триста азиатов. Военные люди изобретательные, сообразят как это сделать. Ведь площадка под погрузку всего на два – три вагона, остальные ждут, дурака валяют. А так доброе дело сделают и погрузиться успеют.

– Добро, подумаем. А что там за шум?

– Да кормежка началась, люди в драку лезут, не столько есть сколько пить. Чай для калмыков дело важное. Иван Сергеич! Что тут у нас по питанию спецпереселенцев?

– Все нормально, Андрей Васильевич! Все согласно приказов и указанных сумм. Первый эшелон правда был накормлен с опозданием, запоздала информация о прибытии, и военные запоздали, пока с полевых учений прибыли. А так Ефимов вовремя доставляет полевые кухни. Ну пища скажем не ресторанная, может и не до пуза, но кипяток организованный Кузенковым есть день и ночь. Пятисотлитровый котел у дальних костров, прямо у водокачки бурлит и сено там же.

– А сено-то для подстилки?

– Не только. В основном для чая.

– Как?

– А так! Завари в котел охапку сена, соли брось туда и калмыцкий чай будет готов. Молока говорят еще надо добавить.

– Ишь ты! Непременно попробую.

– Напробуемся еще много чего. Новые люди. Много чего нового неизвестного увидим. Чумы не натащили бы сюда, или болезней каких неизвестных. Вот тогда попляшем.

– Ладно, Бог не выдаст, свинья не съест. Война думаю скоро закончится, сейчас 44й, да и фрица уже поперли во многих местах так, что только пятки сверкают. Но впереди еще много беды будет, ох много! – вздохнул Кузенков.

– Ладно, не паникуй. Поехал я. Работайте. – и первый секретарь распахнул дверку полуторки, которая сразу рванула в сторону райцентра.

– Мог бы в пустой кузов человек двадцать посадить!

– Ща-аз, Петенька! Первый секретарь района это бог района, а бог должен иметь авторитет и недоступность.

Громадное сибирское село – Шалинское, своими деревянными избами и хозяйственными постройками словно покрывалом – шалью было накрыто множеством оврагов и бугров, спускающихся почти вплотную к болотистой речушке – Верх-Есауловке. Непонятно почему, но люди упорно строились в неудобьях, натаскивая землю на рытвины и промоины. Село словно скатывалось вниз от ровных нормальных земельных угодий, спеша застроить многокилометровый уклон, изрезанный оврагами и морщинами. Так и осталось загадкой, почему это село оказалось в стороне от известного московского кандального тракта и транссибирской железнодорожной магистрали, проходящих всего в десяти километрах от него. Село старинное, со времен Ермака, и не каждый знает, что из маленькой деревушки, а некоторых пор и станции – Камарчаги, есть хоть и трудная, но проезжая дорога в Саяны, проходившая прямо через центр села, через болотистую низину и речушку по длинному деревянному настилу, устроенному на сваях. Мост был важной артерией связи с далекими таежными селениями, куда убегала дорога. А таежный край – богатый край – деловой древесиной, зверьем – пушниной, различными рудами, не говоря уже о кедровом орехе, ягодах и грибах. В старину из этих мест хаживали через Саяны и в Монголию. Может быть и скрывало это село собой дорогу в манящие далекие страны. Кто его знает. При советской власти это село приобрело статус районного центра. До центральных дорог недалеко, удобно вывозить зерно, скот, древесину, взамен получать технику, необходимый для жизни провиант и материалы. А главное, по реке Мане, протекающей почти посередине района, плавь себе лес из самых глухих уголков тайги района, прямо в Красноярск. Удобно, прямо в центр края. Вот и назвали этот район Манским. По реке Мана.

В военные годы, как в гражданскую, так и в Отечественную, в Шалинском формировались полки для отправки на фронт. Пешим шагом десяток километров – и прямо в эшелоны. Затаскивалась сюда в мастерские покореженная техника с мест боев, приводилась в порядок, испытывалась и с новыми солдатскими расчетами уходила назад, в бой. Жизнь здесь бурлила, как в водовороте. Переполненные тыловые госпитали на справлялись с лечением солдат, особенно тяжелых. Куда их? А вот в такие места. Да и легко ранение, быстрей здесь лечились, вдали от грохота. Вроде как и дома побывали, да и попутно попадали во вновь сформированные части. Около госпиталя всегда было полно народу. Крутились вечерами девчата – молодость-то брала свое.Чуть подвыздоровев, солдатик еле-еле ковыляя, уже считал себя обязанным познакомиться и погулять с девчонкой. Сюда приезжали на лошадях, с бочками и забирали отходы из столовой для свиноферм из рядом лежащих деревень. Да и чего греха таить, много чего годного находили местные жители в пищевых отходах. Годы-то были голодные и граммы хлеба – 200 на иждивенца и 400 на работающего в сутки – были без приварка, как глоток воды в пустыне. Шла война. Была жесткая карточная система на продукты. Давалось столько, чтобы человек только был живой. Кто-то терял их, кто-то грабил. Кто мутнеющим взглядом смотрел как малолетние дети собирали со стола хлебные крошки ее дневного пайка. И на вопрос: – А ты ела, мама?