Ав Жуковский - Элла Алекс

С удивлениям я узнал, что в Ливане больше всего христиан на Ближнем Востоке, причем христиан православных. Православным оказался и сам Эли, а его имя, которое я сначала принял за уменьшительную форму какого-то другого, – арабская калька библейского имени Или, то есть по-русски Илья. Не меньше удивления вызвали уверения моего нового приятеля, что Ливан – вовсе не полуразрушенная бедностью и терактами земля, а одно из богатейших государств региона, Швейцария Ближнего востока. И что чуть ли не половина жителей там ездит на Лексусах и БМВ. Может и преувеличение, потому что я-то слышал о толпах беженцев из Сирии и о мусульманских селениях в горах Ливана, где люди ходят в сандалиях даже зимой под присмотром бородачей из Хезболлы с калашами на плечах. А может, это наоборот мои представления были ничем иным как мифом, сложенным из кусков новостной ленты и непонятно уже чьей пропаганды. Оказывается, почти все ливанцы с детства говорят на трех языках – арабском, французском и английском. Пришло в голову, что мозги у них должны быть развиты получше, чем у многих. Ведь известно, что изучение любого иностранного языка – лучшая таблетка от Альцгеймера и тренажер IQ. А они с детства говорят одновременно на трех языках!

Я огорчился, но совсем не удивился, когда Эли вдруг выпалил, что ненавидит Израиль. С южным соседом у ливанцев вражда, – как, впрочем, у всех арабов. Особенно после недавней полномасштабной войны. То был не просто «вооруженный конфликт» или «боевые столкновения», как выражаются дипломаты и журналисты. Это была война – с самолетами, танками и артобстрелами, которые достигали столицы, – а дальше вы можете представить, или посмотреть в интернете. О, как Эли не любит Израиль! Когда ливанец начал заменять слово «Израиль» словом «евреи», я сказал, что знаю много хороших евреев, сам от них недалек по происхождению, и что евреи живут не только в Израиле.

– Ты там живешь, и твое мнение объяснимо, твои чувства понятны. Но путать национальность и государство – это… как-то неумно.

Ох, что тут началось. Я выслушал и про Ротшильдов, и про сионский заговор… Обычно я ржу в голос, когда слышу всю эту чушь от незнакомых людей. Но Эли-то был мне уже знаком! Мы с ним сидели голыми на одном покрывале и ели одинаковые будерброды, я уже курил самокрутку из ливанского табака, а он – сигарету из России. Поэтому пока обсуждение не дошло до поедания младенцев, я сказал:

– Эли, ты горяч. Но не прав. Сейчас спорить бессмысленно, это дурной тон. Так что лучше пошли поплаваем, пока солнце не зашло…

– Да почему не прав? Докажи!

Но я, зная с детства, чем заканчиваются кухонные споры о политике, где каждый прав и все в итоге злы, – я не желал такого завершения едва начавшегося знакомства, а потому остановил разговор предложением:

– Потом можем еще поговорить об этом. А сейчас я собираюсь плавать. Как ты говоришь, элла!

До вечера на нудистском пляже не произошло больше ничего примечательного: с одинокой гологрудой девушкой на шезлонге, которая так заинтересовала Эли (чего мой приятель старался не показывать), он все же не познакомился. А я, искупавшись еще пару раз в море и полежав полчасика в скальных нишах у берега, не открыл больше никаких новых ощущений от пребывания голым под солнцем.

Когда солнце, наконец, устало созерцать наши неприкрытости и окончательно скрылось за нависшей над бухтой скалой, мы засобирались обратно в город. Эли на дорожку потрепался о чем-то со смотрительницей туалета, – именно так выглядела пожилая гречанка, сидевшая у обшарпанной будки рядом с бетонным помостом пляжного душа, и закутавшаяся по самые горло и запястья в старые полотенца. А на парковке из озорства он сфотографировал голого парня, который весело позировал своему другу на фоне знака «Нудистский пляж». Парень был так воодушевлен, что даже откликнулся на призыв незнакомого ему ливанца подскочить вверх, опереться на этот самый знак руками и животом, и таким образом прикрыть табличкой свое серединное хозяйство. Нудист проделал это с глупейше-залихватской сияющей физиономией.

В машине по пути домой я посвятил Эли в значение огромных вывесок «МЕХА», тут и там встречающихся в Греции на дорогах. Он сам спросил, догадываясь, что под фотографией блондинки в шубе написано именно по-русски:

– Алекс, это же по-русски? Что значит «МЕКСА»?

– Это «меха», Эли. Fur.

Он был любознательным, а я любил сносить языковые барьеры.

По дороге в Олд-таун мой приятель снова озаботился своими планами поехать на Миконос. Он спросил, не буду ли я против, если мы заедем в туристическое агентство в Новом городе. А какая разница? Поехали в Новый город.

С трудом припарковавшись на одной из улиц рядом с университетским кварталом, мы пошли искать агентство путешествий. Внимание ливанца привлекла контора респектабельного вида, за стеклами витрин которой были видны фотографии океанских лайнеров и больших самолетов – все в солидных рамах. За массивной тусклой стойкой орехового дерева восседали две женщины средних лет – обе в очках и в одинаковых белых блузках. Пока я разглядывал фотографии и рекламные проспекты, Эли облокотился на стойку и углубился в беседу с дамами.

Прошло не меньше четверти часа. Вид у ливанца был разочарованный и растерянный. Было заметно, что он отчаянно пытается заставить сотрудниц бюро найти для него подходящую возможность перебраться на Миконос. Но так же очевидно было и то, что никакой возможности нет. Выражение лиц обеих женщин в очках было извиняющимся, доброжелательным, но непреклонным.

– Похоже, совсем никаких шансов уехать на Миконос. Только через неделю, – говорил эли, шагая с понурой головой к машине за углом.

– Сочувствую, – я помедлил. – Но знаешь, одна моя знакомая говорила так: «Если что-то невозможно, значит тебе это не нужно». Наверное, она бы расценила это как астральный знак, подсказку судьбы, что может, тебе и не надо на Миконос. – Я пытался шутить и нарочно говорил с театральными интонациями. По печальной усмешке было видно, что мой приятель это понимает. – Может, стоит попробовать так и отнестись? «Пращи и стрелы яростной судьбы» вовсе не обязательно «сражать противоборством». Непротивление. Такая индийская штука, знаешь? – Я улыбнулся. Эли покосился. Я подтвердил: – Говорят, иногда помогает правильно относиться к жизни.

– Ты так и делаешь?

– Я не эксперт. Только учусь. Можно почерпнуть кое-что полезное, слушая людей.

– Ну-ну…

Настроение у ливанца явно было приопущенное. Так что еще в машине я начал прикидывать, чем могу заняться вечером, когда Эли оставит меня одного и уйдет поправлять настроение своими плэйбойскими делами. Но въехав под массивные башни Старого города как к себе домой, мой новый знакомый вновь меня удивил: