Олег Колмаков - Зловещие забавы славянского бога

«Заруби себе на носу: никакая я тебе не Синюга… – Угрюмову ответил злобный женский голос. – …Отныне, прошу обращаться ко мне, как к Раисе Максимовне…»

«Во, дела!.. Я разговариваю, не открывая рта. Не иначе, телепатия… Очевидно, она летит где-то рядом, и мы можем общаться с ней мысленно. Чудеса!..»

– Юрий Александрович Громов, родившийся 5 марта 1950 года; скончавшийся 10 июля 1991-го, в 3:57 местного времени от инфаркта. Это так? – тихо произнёс чей-то голос.

– Верно… – ответил Юрий, оглядываясь по сторонам, в надежде увидеть того, кто, собственно, и обратился к нему с данным вопросом. Однако ничего, кроме белого, как молоко, и все обволакивающего тумана, он так и не различил.

Только что, пролетев белоснежный, витиеватый и длиннющий коридор, он оказался в каком-то непонятном безграничном и невесомом объёме.

Абсолютная тишина и покой этого, ни то безразмерного сосуда, ни то безграничного помещения – создавали комфортные условия для фривольных и абстрактных размышлений. Они же располагали и к простому, беспечному разговору. Потому Громов с нетерпением и ждал продолжения, начавшегося было диалога. Вот только следующего вопроса, так и не последовало. За то, после гнетущей и продолжительной паузы, переполняемой звенящей тишиной, Юрий Александрович вдруг… Нет, он вовсе не увидел и даже не услышал, а скорее ощутил каким-то неведомым ему чувством, появление в том же самом пространстве ещё кого-то.

– Кто здесь? – с опаской оглядываясь по сторонам, поинтересовался Громов.

Однако вместо ответа, Юрий Александрович вновь услышал уже знакомый ему тихий и успокаивающий голос.

– Василий Иванович Угрюмов, родившийся 18 ноября 1945 года, скончавшийся 10 июля 1991-го года, в 4:07 местного времени, в трёх километрах от омского железнодорожного вокзала под колёсами пассажирского поезда. Правильно?

– Очевидно, так оно и было… – тяжело вздохнув, ответил мужской бас. После чего, добавил. –…Не уж-то, действительно, отмучился?

«Ни тот ли это, случаем, Василий Иванович?.. Мой заводской наставник?.. – неожиданно для самого себя вдруг припомнил Громов. – …Мы же с ним, лет пять в одной бригаде трудились. У нашего Василия Ивановича, помниться, жена умерла… А после, ещё и дом сгорел… Да, мужику, уж точно не позавидуешь…»

«Я это, я… И на заводе мне пришлось побатрачить, и жену потерять… И дом мой сгорел. А ты сам, кем будешь?..» – ответил мужской бас.

«О, как оно было, на самом деле… – Громов вдруг уловил ещё один, уже женский голос. –…Оказывается, жена твоя умерла и дом сгорел… Выходит, не было ни армии, ни полковника, ни Москвы?.. Получается: ты врал мне с самого начала. А я-то, дура, уши развесила…»

«Чудно… – в удивлении усмехнулся Юрий Александрович. – …Я лишь невзначай подумал, а мою мысль не только услышали, её тотчас принялись обсуждать…»

«Наверно, так и должно быть. Ведь мы умерли… – усмехнулся мужчина, назвавшийся Василием. – …Теперь ни украсть, ни пёрнуть – всё на виду. Прямо, как в общей бане. К тому же глухо, как в танке. И кто ты, бывший человек, есть? Или кем, по крайней мере, недавно был?..»

«Громов я, Юрий Александрович» – гордо представился Юра.

«Я тебя, конечно же, помню. Вместе работали… Бывало, что и вместе пили… Не плохим ты был парнем. Ну, разве что, с небольшой гнильцой… Так этого добра у нас у всех с избытков… Синюга, ты видала, каких орлов я из дворовой шпаны в мастера выводил…» – порадовался за себя Угрюмов.

«Кажется, я предупреждала… – огрызнулась женщина. – …Навсегда забудь это проклятое слово: Синюга…»

Перекрёстный огонь мыслей и взаимных недовольств, прервал Голос извне.

– Раиса Максимовна Пластинина, родившаяся 19 августа 1951 года, скончавшаяся 10 июля 1991 года, в 4:07 местного времени, в трёх километрах от омского железнодорожного вокзала, под колёсами пассажирского поезда?..

– Да. Это я… – дрожащим голосом ответила женщина. – …Не уж-то, на самом деле, всё?.. Получается, я умерла, так и не увидев свою кровиночку, своего сыночка?

«Интересно. Куда ж нас теперь, из этого приёмника-распределителя, переправят?» – мимолётом подумалось Громову.

«Известно куда. Соберут сейчас всех, откинувших ласты нынешней ночью, и по этапу… Ну, там, в Рай или куда подальше…» – усмехнулся Василий.

«Рай?.. – в презрительном удивлении переспросила Синюга. Через многие годы она впервые услышавшая своё настоящее имя. – …А ты его заслужил, этот самый рай?..»

«Да кто ж его знает?.. – вновь хихикнул Угрюмов. – …Быть может, как раз я его и достоин. Почитай, полжизни скитался в нищете, да в рванье… Ну, чем не образ бытия, святого мученика?»

«Сволочь ты, и скотина, а не святой скиталец… Жену свою, покойную, стервой называл. Да как только твой язык поганый повернулся?..»

«Ни тебе, дура, меня судить… – рявкнул Василий. В отместку он попытался нанести ответный укол. – …Умная, мля… Между прочим, я своих детей по детдомам не распихивал…»

«Не тронь, тварь, своими вонючими мыслями моего сыночка. Это лишь моё личное горе. И если хочешь, трагедия всей жизни… За ту глупость, я тысячи раз себя прокляла. И, в отличие от тебя, паразита, ни на какой рай вовсе не претендую… Уж лучше ад. Самый жуткий и ужасный. Дабы полностью искупить все свои земные грехи…»

Спор бывших бомжей неожиданно прервала случайная мысль Громова: «А интересно… С чего это вдруг они оказались под одним и тем же поездом? Не иначе любовью на рельсах решили заняться…» – тотчас Юрий Александрович осёкся, вовремя сообразив, что чужие и вольные размышления теперь доступны всем и каждому.

«А тебе, урод, какое собачье дело, что мы делали на рельсах?» – в неистовом бешенстве огрызнулась женская мысль.

«Твою-то мать… И подумать-то ни о чём нельзя… – чертыхнулся Громов. – …И вообще, откуда тебе знать: урод я или красавец? По мне, так я вовсе не плох собой…»

«Вот и помалкивай в тряпочку» – порекомендовала Синюга, с явной издёвкой.

«Юрка, ты на неё не обижайся… – спорщиков попытался примирить Василий. – …Учитывая летальный исход, она стала чересчур бешеной. Ну, а то, что мы вдвоём под поезд попали, так это я за счастьем её повёл. Кстати, Синюга… Ой, извиняйте. Как тебя, там… Ах да, Мадам Максимовна… Так я, Максимовна, похоже, сдержал своё обещание. Ведь не станешь же ты отрицать того факта, что ныне пришёл конец твоему бродяжничеству? Можешь забыть про обеды на помойке и ночлегах в колодцах теплотрассы. Ну, и чем это не счастье? А раз так, с тебя пузырь…»

«Щас!.. Вот только на Землю, в дежурный магазин быстренько сгоняю или у таксистов на вокзале перехвачу… – ухмыльнулась Рая. После чего, сурово добавила. – …И вообще, с какой стати ты принялся оправдываться перед этим козлом, куда и зачем мы ходили? Ведь он и сам, походу, по горло в дерьме, коль умудрился угодить в нашу поганую компанию…»