Эли Фрей - Школа над преисподней

– Я не оставлю, тебя, Женька, – ответила я. – Никогда.

Но вскоре я нарушила свое обещание.

Женя остался под опекой бабушки. На одну пенсию жилось им туго; все накопления ушли на адвокатов. Расходы были такими, что бабушке Жени даже пришлось влезть в кредиты. Мне было ужасно жаль Женю. Ночами я ревела в подушку, а днем пыталась помочь ему любыми способами. Это было сложно, ведь Женя всегда отличался вспыльчивостью, а после трагедии – особенно. Его было очень легко задеть. Вдобавок Женя закрылся, стал угрюмым. Даже обидчики от него отстали. Однажды, правда, кто-то попытался опять пошутить, но Женя накинулся на шутника и избил его. С тех пор Женю прозвали психопатом и держались от него подальше. Да, его больше не травили. Его просто перестали замечать.

Но не я.

Сначала я пыталась помочь деньгами, но Женя был слишком гордым. Видя, что он перестал ходить в столовую, я какое-то время настаивала на том, чтобы платить за него. Он отказывался и даже злился. Тогда я пошла на хитрость: тоже перестала посещать столовую. Вместо этого я теперь брала в школу еду на перекус – фрукты, батончики мюсли, шоколадки, питьевой йогурт. Я говорила Жене, что еду мне собирает мама и всегда кладет больше, чем нужно, и предлагала ему. И только так добивалась того, что он принимал мою еду.

Я провела огромную работу над тем, чтобы вернуть Женю к жизни, я билась за это несколько месяцев. Он снова полюбил общение, почувствовал, что быть с другими людьми здорово. А затем я замахнулась на большее – решила вернуть его в коллектив. Но с этим вышел полный провал.

В середине зимы я взяла его на тусовку к Марине – моей знакомой не из школы. У Марины была своя компания, все играли в настольную игру «Имаджинариум». Жене игра не удавалась, его фишка все стояла на старте, когда остальные уже сильно выбились вперед. Женя вспылил и смахнул игровую доску со стола, рассыпав все фишки и карточки. А затем гордо удалился. Он часто обижался на меня из-за ерунды и так же удалялся, но я обычно шла за ним и первая мирилась. На этот раз я осталась на месте.

Он ушел, громко хлопнув дверью. Его никто не провожал. Все какое-то время со смехом обсуждали его поведение, а затем заново начали игру и забыли про инцидент.

Женя несколько дней провел в гордом одиночестве, и я чувствовала, что он во всем винит меня. Но сама я себя в этот раз виноватой не чувствовала, поэтому не уступила. В конце концов он сдался: написал мне и извинился. Добавил, что сам не понимает, что на него иногда находит, он просто не может контролировать свои чувства. Попросил меня извиниться за него перед ребятами.

Я всегда пыталась оправдать Женю. Найти в нем больше хорошего, чем плохого. Порой я его очень стеснялась, но порой, наоборот, хотела доказывать всему миру, что Женя абсолютно нормальный. Казалось, его переменчивость передалась и мне.

Иногда, в особо паршивые дни, мне хотелось поставить точку в наших отношениях. Но кажется, Женя тонко чувствовал мое настроение. Незадолго до того, как я окончательно решалась на разрыв, он заводил какой-нибудь искренний и странный разговор. И неизменно находил слова, бьющие наотмашь.

– Знаешь, Сашка, мне кажется, что я море. То я штиль, то шторм. А ты – мои скалы. Если бы не ты, я бы давно куда-нибудь утек, и меня не стало бы. Но я вижу, что стесываю тебя. Каждый раз я бьюсь о тебя, от тебя остается все меньше и меньше, и это очень меня пугает. Я не хочу совсем тебя размыть. Лучше, чтобы ты была, а я нет. Ты намного лучше меня, а мир нуждается в таких, как ты.

Он говорил, и говорил, и все смотрел на меня черными блестящими глазами, словно грустный медвежононк. Внутри у меня все переворачивалось. Хотелось схватиться за голову, закричать, что-нибудь разбить, либо заплакать и обнять его. Женя вызывал во мне бурю разных чувств. Как никто и никогда.

Все это происходило, когда нам было по четырнадцать-пятнадцать. Мы были детьми, которые считают себя невероятно самостоятельными и думают, что им совершенно не нужны взрослые, а их проблемы важнее всего на свете. Меня вообще не волновало, что происходит «снаружи». Мой мир был мизерным и необычайно ярким. Он состоял из двух небесных тел – крошечной галактики и миниатюрной черной дыры. Меня и Жени. И галактику постепенно засасывало в черную дыру.

А потом пришла весна. И Женя взял в заложники половину класса.

Перед уроками я прошла ворота и направилась дальше – к курилке, которая находилась за трансформаторной будкой на пятачке асфальта. По традиции нашей школы пользование этой курилкой – привилегия старших классов.

Как правило, в курилке стояла веселая суета: здесь обсуждали новости и сплетни, строили планы. Кто-то потихоньку дымил, кто-то переписывал домашки, кто-то обучался трюкам – крутить зажигалки и ручки. Многие, как я, приходили просто за компанию с курящими друзьями. Сегодня что-то поменялось. Висела гулкая тишина, а два класса, обычно перемешанные, разделились на две заметные группы, будто между ними вдруг выросла стена. И эти группы упорно игнорировали друг друга.

Рома учил Свету крутить ручку. Света хихикала – у нее ничего не получалось.

– Да н-н-нет, не так. Т-толкай средним, чт-т-тобы вокруг б-б-б-ольшого крут-т-тилась.

Мне показалось, что Рома заикается сильнее обычного. Он взял Светину руку и поставил ее пальцы в правильную стойку. Подруга так лихо крутанула ручку, что она отлетела Роме в лоб. Света и Рома засмеялись.

– Ой, а дайте мне, дайте мне, я умею «соника» делать, сейчас покажу! – Я радостно подбежала к ним, выхватила ручку и крутанула ее.

– Молодец, – похвалил Рома. – У г-географа научилась?

– Ага, по его ютубчику.

– А «инфинити» можешь?

– А это как?

Рома показал. Света отошла к девчонкам, а я стала учиться новому трюку с ручкой. Тут я заметила на шее у Ромы наушники и воскликнула:

– Ой, у меня такие же!

– Да это твои старые и есть, – ответил Рома. – Мне их твой Олежек продал. Говорит, тебе не нужны…

– Что?!

Хорошее начало утра. Вскоре я уже неслась в школу, а именно в кабинет физики, закрепленный за 7 «б».

– Ай! Ой! Санюха, перестань! – закричал мой младший брат на потеху всему классу, когда я, одной рукой схватив его за шею и наклонив, принялась раздавать ему болезненные тумаки.

– Это были мои наушники, мерзкая ты крыса! Какого хрена ты тыришь мои вещи?! – Меня так и распирало от злости.

– Я не знал! Они валялись в коридоре под шкафом, как будто не нужны. Вот я и взял! – верещал Олежек, уворачиваясь от ударов.

– Ты врешь! Они у меня в комнате были! Не смей заходить туда! Никогда! – Я одарила брата парочкой самых мощных тумаков и направилась к третьей парте, где лежал его рюкзак. – И чего еще ты успел прихватить?