Александр Елисеев - Город, окутанный тьмой

Зайдя домой, сняв с большим трудом старый замусоленный свитер, Иван сразу задал прямой вопрос жене, времени и желания искать алкоголь тайком не было.

– Маша, там бутылка была спрятана, принеси мне, иначе сейчас сдохну.

– Нет ее уже давно, ты что, забыл, неделю назад ее с Сашкой выпил, – спокойным и ласковым голосом ответила жена.

– Ты что, стерва, совсем мозги растеряла? Что ты мне врешь, курва ощипанная, – рассвирепел Иван и вдруг резким движением руки сгреб на пол все содержимое стола. Тарелка с ароматным супом, тарелка с мятой картошкой и котлетой по-киевски, полный бокал горячего чая, хрустальная сахарница полетели на пол с громким характерным звуком бьющейся посуды.

– Что ты творишь, Ваня, что? Я весь день тебя жду, ужин приготовила, вот твоя благодарность?

– Заткнись! Я тебя в последний раз спрашиваю, где бутылка? – скулы на лице мужчины ходили ритмично, словно неведомая сила играла на них однотипный психотропный ритм.

– Не дам, сказала, иди спать, – по щекам Марии потекли горячие слезы, слезы отчаяния и обиды. Почему это происходит с ней, в чем она виновата? Ведь все было так хорошо, сколько лет Ванечка, еще любимый Ванечка, ее добивался, красиво ухаживал, дарил огромные букеты полевых цветов, читал любовные стихи, совершал глупости – и все ради нее, ради Маши. Какая красивая свадьба была, как все восхищались красотой невесты и статностью жениха. Как вскоре она сообщила ему, что беременна, как они были счастливы. У них родился сын Максимка, счастью не было предела. А сейчас? Стоял перед ней непонятный озлобленный человек, готовый убить за сто грамм горькой противной жидкости.

Вдруг Иван молча встал и, не говоря ни слова, спокойно подошел к жене. Смотря прямо в глаза мутным гневным взглядом, вдруг со всего размаху влепил Маше кулаком в левую щеку, с такой силой, что она, не устояв на ногах, громко рухнула на пол.

– Дура, – спокойно произнес муж и лег на чистую выглаженную постель.

Минуты две женщина лежала неподвижно, только слышались негромкие всхлипывания. После, собравшись с силами, Маша поднялась на ноги, в голове все перемешалось, перед глазами стояла пелена тумана, ноги с трудом слушались.

– Максим, просыпайся, мы уходим, – сын ничего не понял после резко прервавшегося глубокого сна. «Мама, я спать хочу», – произнес ласковым тоненьким голоском сын.

– Мы уходим, потом поспишь, – Маша начала быстро и умело одевать мальчика, в то время как Иван чуть слышно захрапел, сладко посапывая.

Вышли на улицу, и в лицо им хлынула освежающая августовская прохлада. Идти было некуда, и, подумав несколько мгновений, Маша нехотя постучала в окно соседского дома. Семен Петрович уже спал и с трудом расслышал шум.

– Иду-иду, кого это так поздно несет, совсем уже, что ли, стыд потеряли, старика донимать по ночам. Ну кто там, какие полуночники?

– Дедушка, это я, ваша соседка Мария с сыном, можно, мы войдем? Пожалуйста, нам больше некуда идти, – быстро протараторила женщина, проглатывая множество соленых слез обиды.

– Заходите, сейчас открою.

Маша с Максимом зашли в дом.

– Вот это ничего себе, это что, у тебя вся щека в крови и синеть начинает, иди умойся, я сейчас поищу чем обработать. – Женщина прошла в другую комнату и стала умываться в старом, сделанном из нержавеющей стали умывальнике.

– Неужели это Ваня опять озорует, – с большим волнением и жалостью спросил дедушка.

– Он, он, к сожалению, собака.

– Сейчас я поставлю чай, будешь чай, Максимка? С пряниками и конфетами.

– Буду, буду, дедушка, – весело протараторил мальчик, и лицо его расплылось в широкой улыбке.

«Как мало надо для счастья детям, какие они беззаботные», – думал Семен Петрович, грея чай.

Мария закончила умываться, и все сели за небольшой, но довольно чистый и удобный стол.

– Вы нас простите за вторжение, нам просто идти некуда, а оставаться с этим в одном доме страшно, что ему еще в дурную голову влезет, неизвестно. Я за Максима боюсь.

– Правильно сделали, что ко мне пришли, мне, старику, люди в праздник, сейчас постелю вам в спальне. Пейте чай, пойду еще варенья принесу из чулана. Будешь варенье, внучок, малиновое?

– Ага, – стесняясь, произнес мальчик.

– Что ж творится с Ваней, эх. Какой хороший был и тут к этой заразе пристрастился, как бы нам его наставить на путь истинный?

– Вот вы, наверное, Семен Петрович, не такой были в молодости и к жене по-другому относились, и глупостей не делали. Сразу видно, какой вы правильный и хороший человек, значит, всегда таким были. Не чета моему дураку.

Старик вдруг глубоко вздохнул и задумался, виновато опуская голову:

– К сожалению, нет, дочка, жизнь я прожил неправильно, и совсем я не святой, а, скорее, наоборот – великий грешник. Жену любил, очень любил, это правда. Но бывало все – и напивался до потери сознания, и руку поднимал, и обижал. Сейчас вспомнить больно, в душе камень появляется от жалости к моей любимой. Ведь, правду говоря, ничего хорошего она в жизни со мной не видела. А сейчас что? В старости мы все праведники становимся и вас, молодых, поучаем, и живем как положено, делаем вид, какие мы замечательные. А на самом деле, Машенька, все мы были молодыми и все мы такие глупости творили, такие ошибки совершали, такие раны глубокие наносили родным людям, что никакие года, никакая старость этого не скроет. Люди – звери по своей природе и всегда делают больно самым близким. Столько обиды и ненависти мы получаем от самых родных людей. Видимо, природа создала так нас, с гнильцой, нам постоянно нужно причинять боль, без этого мы не обходимся. Самое поганое существо на земле – это человек.

– Спокойной ночи, Семен Петрович, – Маша вместе с сыном легли на просторную высокую кровать и через некоторое время уснули беспокойным сном.

Иван Семикин проснулся около двенадцати ночи, голова болела еще сильнее, стойкая противная тошнота сдавливала горло.

– Машка, ты где? – крикнул изо всех сил Иван. – Где же эту шалаву носит? Нужно найти бутылку, не могла она ее выкинуть.

Через несколько минут весь ухоженный дом превратился в огромные развалины. Перевернув шифоньер, большую двуспальную кровать, аккуратный небольшой диванчик в прихожей, все кухонные шкафы, Семикин успокоился, только когда заветная бутылка была найдена. Трясущимися руками, с особой заботой он держал заветный предмет, в эту минуту для него пол-литра водки были дороже всего на свете, дороже любимой жены, дороже сына, дороже собственной жизни. Человек полностью покорился пороку пьянства, позволив огненному змею завладеть его умом, его сердцем, его душой. В считанные секунды бутылка была выпита, и Ивану стало намного легче, голова прошла, руки налились прежней силой. После недолгого бодрствования он заснул спокойным, крепким сном.